Я вглядываюсь в начало дня за окном. По-прежнему кромешная тьма.
Поджариваю хлеб в тостере и включаю радио. Попадаю на середину интервью и слышу, как мужчина объясняет, что черная дыра — это область, поглощающая весь свет и все вещества, но ее саму ничто не покидает. Ее природа настолько непостижима, что все принятые научные теории не работают. Даже пространство и время существуют не в той форме, которую мы знаем.
Выпиваю чашку кофе и выключаю радио.
На дне шкафа, где висят платья, двоюродная бабушка оставила большую тяжелую картонную коробку из-под бананов «Чикита». Я знала, что в ней хранятся какие-то бумаги, но все тянула с тем, чтобы ее открыть и изучить содержимое. Когда я навещала бабушку в больнице, в одно из последних посещений она вдруг погладила меня по тыльной стороне ладони и сказала:
— Присмотри за моей коробкой.
Тогда я не поняла, что она имеет в виду.
Коробку открыла только через год после ее смерти.
На самом верху в ней лежал толстый светло-коричневый конверт, в котором оказалась машинописная рукопись, более двухсот страниц. На первой странице стояло имя бабушкиной сестры, а под ним большими буквами: «ЖИЗНЬ ЖИВОТНЫХ», подзаголовок: «Исследование возможностей человека». Полистав, я убедилась, что это рукопись книги. В предисловии бабушка немного написала о себе:
Я принимала детей в самый короткий и в самый длинный день года, когда солнце почти не поднималось или почти не садилось, всего через мои руки прошло 5077 новорожденных: 2666 мальчиков и 2411 девочек. И всем им я что-нибудь вязала: шапочку или кофточку, рейтузы или пинетки. В основном из желтой или светло-зеленой пряжи — это цвета солнца и проклюнувшегося ростка. На одного ребенка уходило три-четыре мотка пряжи.
Заканчивается предисловие следующими словами:
Говорят, человек никогда не справляется с фактом своего рождения. Что самое трудное в жизни — появиться на свет. И сложнее всего привыкнуть к свету.
Разбирая коробку, я вскоре обнаружила еще две рукописи. Обратила внимание на то, что все они машинописные. Как и в случае «Жизни животных», на первой странице напечатано имя двоюродной бабушки, ниже — названия: «ПРАВДА О СВЕТЕ» (на полях написаны два других: «Раз мышления о свете» и «Воспоминания о свете» — бабушка явно выбирала) и «СЛУЧАЙНОСТЬ» В каждой свое предисловие, и сначала я считала, что это три отдельные рукописи. Но, просматривая страницу за страницей, обнаружила, при всем различии, несколько одинаковых тем. Так что теперь мне предстояло решить, идет речь о набросках или разных версиях одной и той же книги. Ты продолжишь мое дело, сказала мне Фива. Тогда я подумала, что она имеет в виду акушерство. Теперь я в этом не уверена.
Я сделала несколько подходов к коробке, но, чтобы пропахать семьсот с лишним машинописных страниц, требуется много времени.
Сестра наблюдала за ходом дела со стороны. Она называет бумаги скарбом и периодически спрашивает: ты уже разобралась со скарбом? Хочешь, помогу сортировать и выкидывать? Или: ты все еще копаешься в этих залежах? И добавляет: можно отнести бумаги в отдел рукописей Национальной библиотеки, закрыть их там на пятьдесят лет, и дело с концом.
Когда сестра впервые спросила, что это за рукописи, я не знала, как ответить.
— И никакой идеи?
— Их сложно описать. Это отличается от всего, что я когда-нибудь читала.
— Это воспоминания? Или что-то вроде руководства по акушерству?
— В сущности, нет, — ответила я и добавила: — К тому же рукописи сильно различаются между собой.
Подумав, пояснила:
— Думаю, она пытается понять человека.
— В каком смысле?
— Его бессилие.
— Она не верит в человека?
— Трудно сказать.
— Понимаю.
— Я еще не все прочитала.
Мое недоумение вызвал прежде всего стиль, точнее — его отсутствие. И дело не только в стилистических особенностях рукописей — различаются по стилю главы и даже абзацы внутри одной главы, словно авторов было много. Рукописи отчасти напоминают учебное пособие по практической стилистике: в одних местах стиль сухой, точный, научный, в других — возвышенный и торжественный, даже библейский. Также можно найти придуманные диалоги в духе просветителей XVIII века. Двоюродная бабушка не заботится о логичности и стройности изложения, чтобы одно непременно вытекало из другого. Такие фрагментарные тексты очень нелегко читать, в них словно нет смысловой связи. «Бессвязность» и «обрывочность» были первыми словами, пришедшими мне в голову. Однако нельзя отрицать, что форма и содержание слиты воедино, когда бабушка пишет: