«Случайность» показалась мне самой сложной для понимания из всех бабушкиных рукописей. В заключительной главе, которую она назвала «Финал», далеко до какого-либо вывода. Напротив, в ней царит сплошной хаос. Я пыталась объяснить сестре, что, по мнению бабушки, похоже, случайности кроются в деталях. И что именно детали определяют направление нашей жизни. В ее представлении детали почти синоним магистрального направления. Минимальной единицей времени является не момент, поскольку каждый момент, в свою очередь, распадается на множество других моментов и в каждом скрыта случайность, управляющая нашей жизнью.
Потом мне вспомнилось, что в машине, когда мы возвращались домой, порывшись в костях, как выразилась сестра, бабушка часто упоминала тех или иных покойных родственников, появившихся на свет чудом или по воле случая. В их рождении была случайность, ребенка не должны были зачать, он не должен был появиться, определенные люди не должны были встретиться, тем более полюбить друг друга, многократно повторила она. Если бы мы не появились на свет, почти ничего бы не изменилось, но случаю было угодно, чтобы мы сидели здесь бок о бок в «Ладе», она и ее спутница на пятьдесят пять лет моложе, чтобы мы вообще познакомились, за всем этим — случайность на случайности, не одно поколение случайностей.
— Сто миллионов сперматозоидов наперегонки спешат к яйцеклетке, соревнуясь за право ее оплодотворить, — завершает бывшая акушерка свои рассуждения о случайности рождения.
После того как я покрыла кухонную мебель слоем лака, она выглядит как новая. Приступаю к удалению обоев в столовой. Под ними открываются три слоя краски, трех разных цветов. Подруги закончили со шпаклевкой стен в спальне и нанесли первый слой краски в гостиной.
Солнце еще низко, светит в окно на уровне глаз, пучок света между двумя еловыми ветками на кладбище, прямо над могилами, золотистые лучи. На мгновение.
День по-прежнему сокращается. Но завтра поворот.
В переписке моей двоюродной бабушки и ее подруги Гвиневер нередко заходит речь о случайности, они со всех сторон обсуждают странную обусловленность того, что происходит без видимых причин. Может быть, случайность — это Бог? — спрашивает Гвиневер, но из черновиков мне не удалось узнать бабушкин ответ.
В одном из писем бабушка рассказывает об акушере по имени Гисли Реймонд, которого все звали не иначе как Нонни. Здесь я на самом деле теряю нить, поскольку тогда же бабушка, похоже, перестала писать черновики. Однако в ответном письме из Уэльса можно найти информацию о некоем Раймонде Ноннате, святом покровителе акушеров, беременных и рожениц, и начинается оно следующими словами:
В продолжение разговора о случайности, которая тебе так мила.
Подруга объясняет бабушке, что мать святого умерла при родах и он появился на свет с помощью кесарева сечения. Ноннат означает «нерожденный», пишет Гвиневер крупными волнистыми буквами на прозрачной голубой бумаге.
Случайность всплывает и в последнем письме, которое бабушка отправила своей подруге, но оно вернулось. В нем она, помимо прочего, пишет:
Когда я искала слово «случайность» в словаре прекрасного языка, на котором говорил Шекспир, то выяснилось, дорогая моя Гвиневер, что оно появилось не ранее 1605 года.
Время от времени сестра интересуется:
— Ты все еще копаешься в бумагах Фивы?
— Да, набрала на компьютере.
— Это ведь не пустая трата времени?
— Нет, конечно.
Я долго считала, что, скорее всего, самой первой была рукопись «Жизнь животных», но сомневалась, какая из двух остальных появилась позже: «Случайность» или «Правда о свете». В последний раз, отвечая на вопрос сестры, насколько я продвинулась с рукописями, я сказала, что двоюродная бабушка сначала хотела понять поведение человека, а когда это не удалось, сдалась и решила попытаться понять свет. Затем, закончив со светом, она написала о случайности.
— Или наоборот. Закончив со случайностью, решила написать о свете. В последовательности я не уверена.
В какой-то момент мне даже пришло в голову, что бабушка работала над всеми рукописями одновременно.
Одним из критериев, на которые я пыталась опереться, устанавливая хронологическую последовательность рукописей, был тот факт, что бабушкина вера в человека от страницы к странице убывает. В «Жизни животных» другие животные легко обходятся без человека, и примерно с середины «Правды о свете» без него обходятся растения, хотя сам человек без растений обходиться не может. И наконец, в «Случайности», которую я довольно долго считала последней рукописью, весь мир прекрасно обходится без человека. С другой стороны, бабушка во всех рукописях рассуждает о том, насколько человек вписывается в мир, или, возможно, в нем нет необходимости, и это, конечно, осложняет дело.