Человек полагает, что птицы поют для него, но, когда он исчезнет, леса будут расти, животные — наслаждаться жизнью и птицы продолжат летать между материками, через границы и моря, устраивать гнезда на пустоши, на болоте или на краю скалы. Им больше не придется делиться ягодами с человеком, поскольку он перестанет делать варенье и соки. Затем следует длинное описание летных качеств птиц, своеобразная смесь зоологии и физики. Бабушка упоминает различную форму крыльев и рассуждает о соотношении крыльев и тела. Те птицы, у которых размах крыльев больше длины тела, как у крачки, могут перелетать на самые большие расстояния. Некоторым птицам, например гусям, летать сложнее: чтобы подняться в воздух, им необходим разбег, и полет у них тяжелый. Иные, как тупик, чтобы взлететь, используют восходящий поток воздуха у обрыва. Однако самой примечательной особенностью птиц, несомненно, является их хорошее зрение. Наконец, бабушка размышляет о том, какой смысл останется у понятий «домой» и «дóма» после того, как человек исчезнет с лица земли. И задается вопросом: где же дом перелетных птиц — там, где они проводят зиму, или там, где высиживают яйца и выкармливают птенцов?
Ее вывод прост и ясен:
Все указывает на то, что человек просуществует меньше других видов, обитающих на земле.
Когда человек уйдет, останется свет, пишет она в «Правде о свете».
С другой стороны, если опираться на стиль, именно «Правда о свете», скорее всего, является последней рукописью. Фрагменты в «Случайности» будто записки, которые бабушка достает из шляпы, в то время как в рукописи о свете текст распадается и в конце исчезает. Лакун на страницах становится все больше, пробелы между предложениями и словами увеличиваются, наконец в отдельных словах рвется связь между буквами, словно те остались одни под открытым небом. Я просматриваю почти пустые листы, пытаясь понять, действительно ли они относятся к рукописи или попали сюда случайно. На последних страницах лишь разбросаны отдельные слова. Наконец добираюсь до финала:
Под
новым
небом
новой
земле
слышится птица
Изначально я думала, что издатель отверг «Жизнь животных», рукопись о том, что умеет человек, но теперь склоняюсь к тому, что речь шла о самой фрагментарной рукописи — «Правде о свете», где нет человека и остался только свет.
Недавно в нижнем ящике комода я наткнулась на свернутые листы фольги, радом с коробкой пуговиц и игольными подушечками, на целый рулон, заставивший меня поломать голову. Развернув его, я обнаружила очень много карандашных рисунков, склеенных вместе прозрачным скотчем. Они напомнили мне наброски для вышивок. Но в них не просматривалось никакой четкой структуры, никакой системы, рисунки были скорее импровизациями, которые бабушка добавляла постепенно.
В отдельных местах она указала вид вышивки и цвет нити: вышивка крестом, «шов за иголку», фиолетовый; плоский стежок (зеленый), стежок елочкой, рельефный стежок, тамбурный стежок, петельный стежок. Похоже, бабушка собиралась смешать различные стежки и техники вышивания: длинные и короткие стежки, перевитые стежки и наложенные крест-накрест. Кое-где были крутые повороты, резко менялось направление. Однако самыми необычными мне показались большие пробелы в рисунках, которыми бабушка обозначила свет. Число таких пробелов увеличивалось по мере прибавления листов, одновременно с тем, как высвобождалась форма, и рисунок становился все непонятнее. Развернув рисунок и разложив его на столе, я вдруг вспомнила следы черных дроздов, которые важно расхаживали на бабушкиной могиле. На самом верху написано дрожащей рукой:
Модель поведения человека.
Я еще не знаю всего, что оставила после себя моя двоюродная бабушка, и только поверхностно осмотрела вещи в кладовке, но в любом случае не нашла ни одной вышивки, соответствующей рисунку. Однако припоминаю, что, когда я была у бабушки в больнице перед самой ее смертью, она говорила о какой-то последней вещи, которую мне предстоит закончить. Говорила загадками: последний шов, оставить свободные концы и обрезать нить, что у меня подходящие руки. Я тогда подумала, что речь идет об акушерстве — многое на это указывало: шов, зашивание, канатик, связывающий мать и дитя, что я продолжу ее дело.