Я пытался извлечь у Юнга четкую линию рассуждений. Однако, в действительности, он едва ли способен развивать одну тему: когда пишет, то следует полету собственных мыслей или «свободных ассоциаций», все время отвлекаясь по касательной. Он говорит о скандальной хронике Олимпа, о разделении протестантизма «примерно на четыреста разновидностей», об «удручающей бедности символов», которая им присуща, и о томлении современного человека в их поисках. Юнг сам с тоской возносится к восточным религиям, содержащим незамутненную мудрость и непонятый символизм» к «обольщениям благоуханного Востока», эзотерическим учениям. С всепоглощающим любопытством погружается в учения некоторых мистиков и отшельников прошлых столетий, почти отождествляя себя с ними. Читатели, однако, желают знать больше об архетипах и, более того, о применении этих знаний для лечения отдельных людей или, если это возможно, всего человеческого рода. Сквозь мчащиеся тучи виден просвет, и мы читаем: «Человечество ничего не может поделать с самим собой, и боги, как и прежде, определяют его судьбы… В нашем сознании мы господа над самими собой… Но стоит только шагнуть через дверь Тени, и мы с ужасом обнаруживаем, что мы сами есть объект влияния каких-то «факторов». Знать об этом в высшей степени малоприятно: ничто так не разочаровывает, как обнаружение собственной недостаточности. Возникает даже повод для примитивной паники, поскольку пробуждается опасное сомнение относительно тревожно сберегавшейся веры в превосходство сознания. Действительно, сознание было тайной для всех человеческих свершений. Но незнание не укрепляет безопасности, оно, напротив, увеличивает опасность – так что уж лучше знать, несмотря на все страхи, о том, что нам угрожает».
Юнг задал этот вопрос и продолжал обдумывать его с очевидной заинтересованностью, не давая на него ответа: «11равильная постановка вопроса означает наполовину решенную проблему. Самая большая опасность для нас проистекает ^из непредсказуемости психических реакций. С древнейших времен наиболее рассудительные люди понимали, что любого рода внешние исторические условия – лишь повод для действительно грозных опасностей, а именно социально-политических безумий, которые не_ представляют каузально необходимых следствий внешних условий, но
в главном были порождены коллективным бессознательным»1.
Создается впечатление, что Юнг имел в виду мировой коммунизм. Как выяснили некоторые исследователи, Юнг симпатизировал национал-социализму и не говорил о нем как о политическом безумии. Потребность расстаться с иудейско-христианским учением объяснялась тем, что боги Валгаллы были ему ближе, чем Бог Синая или Голгофы. Подобно Бардесану, который увидел ручей, но не смог в него войти. Поведав о своем открытии, Юнг так сформулировал свою теорию: «Мой основной тезис состоит в следующем: вдобавок к нашему непосредственному сознанию, которое имеет законченно личностную природу и которое мы считаем единственной эмпирической душой (даже если нащупываем личностное бессознательное, как аппендикс), существует вторая психическая система коллективного, всеобщего и безличного, которая одинакова для всех индивидуумов. Это коллективное бессознательное не формируется в каждом индивидууме, а передается по наследству. Оно состоит из предсуществующих форм – архетипов…»1. «Предсуществующее» означает возникшее с момента существования человеческого рода. Юнг так и не смог объяснить, почему данные формы заполняют человеческий разум. Он не пытался постичь это явление с помощью изучения животных инстинктов. Во многих психоаналитических случаях обнаруживался архетип. Так, распространенный мотив двух матерей был истолкован им как архетип (проще было бы объяснить его связями, существующими с матерью и кормилицей). Все более увеличивая количество архетипов путем добавления всевозможных расхожих представлений, некоторые из которых были весьма спорными, Юнг направлял психоаналитические исследования своей группы к отысканию архетипов в снах и фантазиях пациентов, а также в их поведении, и таким образом, вдохновлял своих последователей на еще более широкое применение архетипов к самым тривиальным фантазиям или поведенческим схемам.