Но, как известно, общество не стоит на месте, и Человечность вновь восторжествовала! Когда сердобольные учёные создали наше спасение – DL-ку, многие люди отказывались вживлять её своим детям. Тогда-то и вспомнили о старой доброй машине. А Процедуру Вживления со временем сделали обязательной и даже оборудовали специальное отделение в родильных домах, чтобы уж наверняка. Правда, находились и такие, кто скрывал своё пузо до последнего и рожал где ни попадя, лишь бы их ребёнка не трогали. Некоторым даже удалось сбежать. Тогда власти, заручившись поддержкой сотрудников DL-Центра, переселили безмасочных в специальные районы, обнесённые колючей проволокой. И если рождённые там дети оказывались здоровыми, их отправляли на Процедуру и назад не возвращали. Мой дед был оттуда – ему вживили DL-ку и поселили в большом светлом доме с другими детьми. Так было выведено новое поколение людей, а создателям DL-масок поставили памятник здесь же, на площади. И пусть сами они никогда не носили DL-ок, изобразили их именно в них. А ещё им до сих пор приносят охапки свежих цветов… Ну а с Мором в конце концов решили покончить разом, для чего установили эшафоты прямо в безмасочных кварталах. У Орудия Человечности в те дни было много работы, а само событие вошло в историю как Очищение. Машину, кстати, доработали и усовершенствовали специально для безмасочных: внизу установили два ящика, отделанные цинком, – один для головы, другой для тела.
Девушка, завидев своё последнее «пристанище», отчаянно визжит, а потом бросается наутёк.
– Куда это ты собралась, а? – другой солдат преграждает ей дорогу.
– Отпустите… пожалуйста.
– Неа… – машет тот головой. – Не выйдет.
Уперев дуло автомата ей в спину, он толкает её к эшафоту. Та медленно шагает по площади под гул и улюлюканье толпы. Наконец, она поднимается на помост, где уже застыл в ожидании управитель. Солдат встаёт рядом, как верный сторожевой пёс, ожидающий команды «фас».
Я сдвигаюсь чуть вправо, чтобы лучше рассмотреть безмасочную. Жадно шарю глазами по её лицу… Странно, но оно уже не кажется столь омерзительным и больше вызывает интерес, чем неприязнь. Вот высокий лоб, который пересекает одна глубокая морщина, бледные щеки в разводах от грязи и слёз, аккуратный нос и огромные испуганные глаза цвета весеннего неба… Я вдруг представил, каково это – касаться не маски, а своего лица. Рука непроизвольно тянется к щеке, но вместо собственной кожи я натыкаюсь на шершавую поверхность DL-ки.
– Пожалуйста… – с надеждой повторяет девушка, – я ведь не знала… я вообще не отсюда…
– Так-так. И откуда же ты будешь? – спрашивает управитель, уперев руки в бока.
– Из маленькой деревушки. У нас… случилась засуха и весь урожай погиб…
– И много вас там таких? – он обводит пальцем вокруг её лица, словно карандашом.
– Н-никого не осталось. Мы с сестрой последние…
– Где ж твоя сестра?
– Мы отправились на поиски людей, но она не выдержала долгого пути и…
Я стою довольно близко, а потому вижу, как при упоминании сестры глаза её заблестели.
– А ты не врёшь?.. – с подозрением спрашивает тот.
– Нет… – девушка отрицательно машет головой, стирая слёзы, а мне даже становится её немного жаль.
– Ладно, перейдём к делу. Итак… в соответствии с законом о Человечности… – управитель неуверенно чешет затылок, раздумывая, что сказать дальше. Я его не виню. Слишком давно не объявлялись в наших краях безмасочные, – мы приговариваем тебя эм… к смертной казни путём отсечения головы!
Девушка кричит от ужаса и бросается на конвоира, видимо, надеясь на чудо. Но чудес в наших краях не бывает.
– А ну, угомонись, шельма! – автомат верным другом тычется в её худенькое плечо. Безмасочная замирает. Волосы взлохмачены, глаза дикие.
– Да что вы за нелюди?! – она обводит взглядом площадь, точно в поисках ответа. – Прикрываетесь человечностью, а сами… сами творите такое!
Она кричит что-то ещё, но слова её тонут в рёве толпы. Народ неистовствует, требуя зрелища.
– Кончай базар! – орут одни.
– Не тяни резину! – вопят другие.
Связав пленнице руки, её толкают на специальную площадку. Голову закрепляют двумя досками с выемками, а в рот запихивают кляп. Кажется, до неё наконец-то доходит, что всё действительно кончено.
Людское море бушует, и если раньше я был его ничтожной каплей, то теперь… теперь я часть огромной волны, способной накрыть с головой любого. Моя жалость испаряется, как утренний туман, а я превращаюсь в свирепого зверя и с удивлением замечаю, что выбрасываю правую руку вверх наравне с остальными и кричу в такт: