Галя уже спешила к нему, побледневшая, потерянная и обретенная вновь.
Новенькие тридцатьчетверки, покачивая длинными орудийными стволами, весело вгрызались в майские километры. Могуче рокотали моторы, дороги были чистые, луга по сторонам цветастые, а березы будто свежевымытые.
Вдали, над кромкой лесов, темно-серым облачком разорвался бризантный снаряд.
— Механик-водитель, — привал! — распорядился командир роты старший лейтенант Фролов, сидевший на башне головной машины.
Колонна остановилась, танкисты высыпали на дорогу.
— Чего стал? — подошел командир второй роты лейтенант Дубравин, среднего роста крепыш с приятным открытым лицом.
— Перекур, — Фролов взглянул вдаль, где опять вспыхнуло облачко шрапнели. — Подъезжаем…
Мимо, обгоняя колонну танков, проехал «виллис».
— Плюет фриц, — проговорил, закуривая, Дубравин. — А знаешь, кто в «виллисе»? Генерал Храпов.
— Вижу. Я вроде как домой приехал. Ну, докуривай, пойдем ходко!
Солнечным майским днем противотанковая батарея двинулась на передовую. Крылов опять зашагал навстречу орудийной канонаде.
Близился новый этап войны. Каждый солдат знал: скоро в наступление, уже недалеко до государственной границы, а это почти победа!
Но передовая грозно дышала. Здесь уже много недель неподвижно стояли друг перед другом две армии. Одна готовилась наступать, другая — остановить противника, и еще совсем не было ясно, какая сторона начнет первой. Относительное равновесие поддерживалось яростной артиллерийской и пулеметной дуэлью.
Недавняя тишина сменилась воем и грохотом, голубое небо испачкали разрывы шрапнели.
Через несколько дней на огневую пришел комбат.
— Крылов, ты обращался в особый отдел?
— Да.
— Иди в полк, там тебя ждут.
Капитан, сменивший Суркова, угловатый, крепко сколоченный человек лет тридцати пяти, повернул к Крылову скуластое лицо.
— Познакомься с ответом на твой запрос.
Крылов взял лист, нашел главное: «…Сообщаем, что партизанка Ольга Владимировна Кудинова в списках живых, а также погибших не значится, и ее следует считать пропавшей без вести».
Итак, никаких следов. Крылов покинул землянку, не узнав ничего нового. По-прежнему оставалась неизвестность с ее надеждами и сомнениями.
…Не спеша пошел по дороге вдоль опушки леса. Мысли у него были неопределенные. Из этого состояния его вывела загрохотавшая передовая.
Он ускорил шаг, побежал.
Лес кончился, он пересек лощину, миновал позиции батальонных минометчиков. Оставалось перебежать бугор с редкими деревьями, а там он уже будет дома.
Он добежал до деревьев, и здесь боль судорогою свела его тело. Он упал навзничь. Над ним на светлом небе покачивались листья березы — как в детстве, когда он лежал на опушке рощи и смотрел вверх. А потом не стало ни листьев, ни неба. «Нам всегда чего-то недостает», — мелькнула, угасая, пронзительно-горькая мысль.
Возбужденный от бега пехотинец склонился над Крыловым.
— Никак еще жив. Дышит. Зови санитара!
Солдат добрался до траншеи, увидел противотанковое орудие.
— Браток, нет ли санитара? Там старшина лежит.
— Какой… старшина?
— Молодой, с орденами.
Камзолов несколько мгновений стоял, не двигаясь, потом, словно очнувшись, бросился бежать по ходу сообщения.
Книга шестая. ВОЗВРАЩЕНИЕ
1
ЧАС ЦВЕТЕНИЯ
Майские дни сменились июньскими, погорячело солнце, пышно разрослись луговые травы.
Отцвели одуванчики, превратились в забавные пушистые шарики, а сколько высыпало других цветов! Раскачивались на ветру бело-желтые ромашки, сиренево звенели колокольчики, мигали голубые незабудки и красно-белые маргаритки, золотились лютики и зверобой, цвели анютины глазки и мышиный горошек; в их россыпь густо и пряно вплетался клевер, из заколосившейся ржи игриво поглядывали васильки, на пригорках сияли белые звездочки земляники, в низинах полыхали фиолетовые гроздья Ивана-да-Марьи.
Каких только цветов не было на июньском лугу! И все тянулись к солнцу, все радовались, спешили жить: короток час цветения. Скоро под неумолимой сталью послушно лягут на землю травы и завянут под жгучим солнцем, отдав ветру сладкий аромат своей едва расцветшей молодости.