Тот отчаянно махнул рукой.
— Ладно, Пилипенко, собирай наших, будем догонять полк.
Пятериков, завладевший складами, угостил людей сержанта водкой и позволил им туго набить вещмешки.
Трофеи были превосходные, и Пятерикову вскоре пришлось отбиваться от новых соискателей. Но он действовал решительно, и поле боя оставалось за ним. Уж он-то не упустит добычу до приезда начальника тыла!
— Товарищ лейтенант, там убитые, в машине, — сообщил старшина Закаров.
— Побудь здесь. Пойду взгляну.
Изуродованная снарядом легковая машина лежала на боку, вся в бурых пятнах крови. Зрелище было жутковатое, и кто-то из солдат бросил на машину охапку соломы.
Любопытство пересилило у Пятерикова страх. Концом палки он откинул солому, заглянул в исковерканный салон. В нем были два иссеченных осколками трупа в эссесовских мундирах — мужчины и женщины.
Первый импульс Пятерикова был приказать, чтобы солдаты тщательно закрыли машину соломой, но он сдержался: его взгляд приковал к себе краешек дамской сумочки, видневшийся из-под растерзанного женского трупа.
Пятериков в нерешительности огляделся. Складской двор ограничивала металлическая ограда, вдоль нее желто-зеленой полосой тянулась бузина. Всюду разбросаны обрывки оберточной бумаги, пустые деревянные ящики, битое стекло и черепица: в одно из складских помещений недавно угодила бомба или тяжелый снаряд. Солдат поблизости не было.
Превозмогая нерешительность и страх, Пятериков проволочным крючком вытянул из-под трупа сумочку, соломой смахнул с нее сгустки крови, заглянул внутрь. Поверх мелких предметов дамского туалета лежал миниатюрный браунинг, а ниже, в изящной коробочке, засверкало ожерелье из бриллиантов, два платиновых перстня с рубинами и золотая брошь с сапфиром…
Пятериков торопливо переложил эти вещицы в свою полевую сумку. О трупах он в этот момент не помнил.
— Что будем с ними делать? — подошел Закаров. Он был возбужден только что закончившейся схваткой с новыми претендентами на трофеи и не заметил взволнованности лейтенанта.
— Пока забросай соломой. Потом оттащим за ограду, — Пятериков с трудом сохранял видимость спокойствия — от радости ему хотелось прыгать и самым дурацки-счастливым образом хохотать.
Вот это удача!..
Стремительно бежало время. Большие и малые события сплетались в одно целое — жизнь. Большие образовывали основной поток, который вовлекал в себя множество людей и уносил в океан истории с ее мелями, рифами, безднами и стремнинами. Другие — мелкие — разыгрывались за закрытыми дверьми, в стороне от больших путей или только внешне соприкасаясь с ними. В этом многопутье людских судеб все неопределеннее становилась мера человеческой личности — сами люди делали ее относительной и все неохотнее пользовались ею.
О том, почему это случилось, большинство людей не задумывалось. Их внимание было поглощено войной — необходимостью довести ее до победного конца, когда можно будет вернуться домой. Миллионы солдат видели в скорейшем разгроме гитлеризма цель и смысл жизни, не подозревая о том, что, как только прогремит салют Победы, сами они станут вчерашним днем…
Золотой человеческий фонд продолжал истребляться на войне, а накипь — «люди завтрашнего дня» — оставалась, накапливалась, захватывала себе преимущественное положение в жизни, обзаводилась должностями, связями, званиями, привилегиями.
Пока солдаты гибли на фронтах, мечтали о возвращении домой, надеялись на торжество справедливости после войны, за их спинами прочно оседала новая знать — сословие людей без иллюзий, идеалов, нравственных устоев. Где уж тут было говорить о каких-то твердых мерах человеческой личности!
Все становилось на голову: худшие приобретали власть и привилегии, лучшие оставались ни с чем. В этом смысле война принесла русскому народу непоправимое зло, последствия которого были катастрофическими.
В дни, когда воздух Европы еще не очистился от гитлеризма, непросто было увидеть всю глубину исторической драмы, в итоге которой великая Отечественная война народов России и их помощь европейским народам против фашизма обернутся великой несправедливостью по отношению к победителям и новым нашествием Европы на человечность…
3. ПО НОВОМУ КРУГУ
Много дней Крылов пребывал между жизнью и смертью. Пуля царапнула по сердцу, и смерть казалась неминуемой. Но каким-то чудом тонкая, совсем тоненькая, с трудом различимая ниточка жизни не обрывалась, грозя исчезнуть каждое мгновенье.