Библиотека у князя была превосходная. Все сколько-нибудь известные русские писатели, а еще Гомер, Эсхил, Данте, Сервантес, Шекспир, Гете. Библия, талмуд, коран… Фирдоуси, Низами, Саади. Мемуары, монографии, статистика, словари, энциклопедии, иллюстрированные журналы на русском и иностранных языках.
Ляликов брал книгу за книгой, журнал за журналом и листал-листал. Лишь удовлетворив первый порыв любопытства, он остановился на мемуарах о революции в России, а в комнату к себе взял Бунина, Лермонтова и стопку журналов «Нива».
Он и не предполагал, что в глубине Германии будет заново открывать для себя Россию!
Французскому языку Ляликова обучала француженка Люсиль, уроки немецкого языка давала учительница местной гимназии. Занятия чередовались: день французский язык, день — немецкий. Так длилось полгода. Князь приезжал и уезжал, неизменно элегантный и сдержанный. Для Ляликова у него всегда находилось несколько минут. Он входил, с каким-то изяществом опускался в кресло, будто между прочим спрашивал:
— А за что вы, молодой человек, воюете?
— Я уже давно не воюю и, по правде сказать, не знаю, как теперь это делается.
— Я имею в виду не конкретный случай, а вообще. За что вы воюете?
— За родину и против фашизма.
— Вы упустили еще «за Сталина», «за коммунизм», — в голосе у князя прозвучал легкий сарказм. — Ну, а что дала вам ваша родина?
— Жизнь…
— Хорошо, — согласился князь. — Но спросим иначе: а чего она не дала вам?
— Этого я не знаю, не могу знать. Сейчас надо уничтожить гитлеризм.
— А энкаведизм? Одну диктатуру сломать, а другую сохранить? Нелогично.
— У вас особый взгляд на вещи, я не могу возразить вам, если говорить всерьез. Нужны факты…
— Браво, Дмитрий Андреевич. Вы начинаете сомневаться в некоторых догмах, у вас пробуждается мысль.
— Просто я засиделся на месте. Скажите, а как вы представляете себе послевоенную жизнь? Вы останетесь в Германии, если сюда придут наши?
— Увы, наверняка на этот вопрос ответить не могу. Все будет зависеть от конкретной обстановки. Ну а что для Европы лучше — нацизм или коммунизм? И то и другое — хуже. Победа одной стороны над другой обернется для Европы одинаковой драмой. Потому что не в них дело, ими самими управляет мрачная, абсолютно бесчеловечная мировая сила, породившая их. Она победит и подчинит себе и побежденного, и победителя, только, вероятно, не сразу, не вдруг.
Через полгода Белозеров неожиданно заговорил с Ляликовым по-французски.
— Вы жаждете дела, молодой человек? Я могу предложить вам… прогулку в горы. Нет-нет, ничего безнравственного. Надо переправить немного оружия французским патриотам…
— Но вы?..
— Пособник нацистов? Вы уже должны знать, что им-то я не давал никаких обязательств. Не забывайте: я — русский и, как это ни странно, не хочу видеть Россию под чьим-то сапогом. Если ей самой угодно влачить ярмо — это ее дело, в этом случае я ей не помощник. Но если она хочет быть независимой, я на ее стороне: пусть русские останутся русскими. Кстати, это мнение разделяют немало бывших эмигрантов. Им, казалось бы, только злорадствовать по поводу вторжения немецких войск в Россию да желать ей скорейшего поражения, а они хотят видеть ее свободной. Удивлены? Ведь по-вашему следует: раз дворянин — значит, враг. А в жизни все куда сложнее. Среди дворян были, конечно, и такие, кого можно отнести даже к подонкам. Но разве среди рабочих таких субъектов меньше? Марксистская теория классов игнорирует многообразие социальных связей человека, примитивизирует их — только таким образом она и может существовать…
— Я не вовлекаю вас в какую-то заговорщицкую организацию, — продолжал князь уже по-немецки. — Вы можете отказаться, и никто не предъявит каких-нибудь претензий к вам. К тому же я обязан вас предупредить, что дело — опасное. Здесь, в городке, вас не тронут, а в горах вас ждет расстрел на месте…
Князь был доволен, что Ляликов понимал иностранную речь.
— По ту сторону границы немало, как у вас принято говорить, «махровых антисоветчиков», — князь перешел на русский язык. — Это обыкновенные и, уверяю вас, неплохие люди. Возможно, когда-нибудь станет известно, что в трудную для России годину они вели себя достойно. Россия, отвергнув их тогда, могла бы гордиться ими теперь.
— Это оружие — для них?
— Стоит ли уточнять для кого? Главное, оно будет направлено против врагов России.
Так Ляликов вступил в повстанческий отряд, действовавший вдоль границы. Общительные французы знали его под кличкой Вано. Он был на редкость хладнокровен в бою…