Знакомый городок тоже был лишь точкой в огромном снежном мире, и где-то в нем затерялась Галя.
Вокзал утопал в снегу, а снег все падал, и этому безмолвному гигантскому движению не было конца.
Саша поспешил к дежурному:
— Часа два простоим?
— Простоим. — Шапка и полушубок железнодорожника были облеплены снегом.
Подошел начальник эшелона.
— Ну, какие дела? Загорать долго будем?
— Сначала эти пропустим, потом ваш.
— Разрешите отлучиться, товарищ майор? У меня тут… жена.
— Давай. Только быстро!..
Дорога показалась Саше бесконечной, он уже решил, что заблудился в снежной мгле, но внезапно его остановил женский голос:
— Стой! Кто идет?
Саша разглядел перед собой орудие и женщину с винтовкой.
— Я к Гале Клевцовой! Она… здесь?
Галя была здесь, им опять повезло.
Девушки оставили их вдвоем в землянке, и теперь только часы неутомимо напоминали им о разлуке.
— Сашенька. — смеялась и плакала Галя, — а ведь мы могли не встретиться, нашу батарею снимают отсюда.
Что для близких один единственный час? Он мелькнет в океане времени, как снежинка в океане снега.
Саша Лагин возвращался на станцию в той же снежной мгле, которая размывала границы вещей и явлений, будто они одновременно и существовали и не существовали. И Галя будто была и не была, потому что он снова нашел ее и снова потерял. Он был и счастлив, и несчастлив, ему было и радостно, и горько. Он еще чувствовал на себе ее нежные руки, а ее голос глубоко ранил его. Саша однажды уже слышал этот страшный женский крик — тогда тоже всюду лежал снег. Обе женщины будто слились в одну: мать и Галя, Галя и мать. Две и одна, разные и единые: «Сашенька, сын мой!..», «Саша! Сашенька, не уходи!..»
Саша шагал по снежной целине, а этот крик неотступно преследовал его.
До вокзала оказалось теперь совсем близко. Саша успел вовремя: только что прозвучал сигнал отправления.
— По ваго-она-ам! — прокатилось вдоль эшелона.
Привычный армейский быт успокаивал Сашу. «Все нормально, — сказал он себе. — Просто ты, Лагин, засиделся без дела».
Около вагона он столкнулся с майором.
— Ты, лейтенант? В порядке?
— В порядке.
— С тебя причитается!
Поезд медленно набирал ход. В вагоне было шумно, в печке весело потрескивали дрова.
— Как дела? — поинтересовался сосед-лейтенант.
— Нормально. Давай закурим.
Снегопад ослабевал.
А Женя Крылов в этот час лежал на нарах в казарме Пятигорского учебного танкового полка и, вопреки своему обыкновению, не спал. Он думал о том, что война приближается к концу и что, если ему повезет, он вскоре вернется домой: ведь они с Сашей прослужили почти по три года. Он вспоминал новогоднюю ночь в брянском лесу, незабываемые часы близости с Ольгой. После войны он разыщет ее и уже не расстанется с ней. Он вспоминал товарищей, исчезнувших на фронтовых дорогах, желал счастья всем хорошим людям, каких знал, а они, вдали от него, тоже желали ему добра.
10
ТАНКИСТЫ
Взвод теперь ежедневно уходил на танкодром к Бештау: началось вождение танков.
Крылов уверенно повел машину по неровным дорогам. Ему нравилось держать в руках рычаги; мысль, что танк послушен ему, наполняла его радостью. Он все реже вспоминал груды обгоревшего танкового металла: рокот могучего мотора заглушал воспоминания и тревоги. Крылову хотелось ехать и ехать, он с сожалением уступал машину следующему практиканту.
С курсантами теперь подолгу находился командир взвода лейтенант Пах.
— Становись! — звенел его жесткий голос. Пах обходился почти без жестов, а подчиненных укрощал взглядом. Мелочи его не интересовали — ими занимался исполнительный помкомвзвода Малышев, — зато Пах не терпел вялости, нытья, ничего не значащих слов. Ястребиный нос и колкие красноватые глаза выделяли его среди других командиров. В казарме он появлялся внезапно — то тихо, то с шумом, на ходу отчитывая зазевавшегося дневального, но долго не задерживался. Обойдя помещение и обдав курсантов своим цепким взглядом, он уходил, небрежно отвечая на приветствия.
В лице Паха угадывался своеобразный жизненный опыт, двояко проявлявшийся на практике: с подчиненными он был суров, его по-настоящему побаивались, но он же броней защищал их от «посягательств извне», и никто из других командиров фактически не мог повлиять на первы
1еиве|рц, вшрпшу костра, в окружении курсантов, ждущих своей очереди вести машину, взводного было не узнать: он стал разговорчивее, терпимее, проще.