Дорога показалась ей в разы короче, чем раньше: может, она наконец привыкла тратить такую прорву времени, а может — способствовали мысли, роящиеся в ее голове. Идти к Алеку было страшно. Она не знала, что говорить. Не знала, как. Черт, да она вообще ничего не знала, но оставлять все подвешенным в неопределенности, как сейчас, больше не было сил.
К тому же, ей просто хотелось его увидеть.
Охранник на КПП радостно улыбнулся, когда она подошла. Стана поздоровалась, перебросилась с ним парой фраз. Сказалась недавно выздоровевшей и поинтересовалось, не было ли каких происшествий.
— Тихо, как на кладбище, — отрапортовал парень и засмеялся собственной удачной шутке.
Она ответила вежливой улыбкой и проскользнула за ворота. Его слова отчего-то отозвались болью где-то в глубине души. Девушке вспомнился рассказ Алека об этом месте: приют для пострадавших, для многих — последний. Чем не кладбище?
Перед дверью дома Стана замерла, собираясь с силами. Карточка осталась у Джейка, и надо было звонить. Звонить, а потом стоять и надеяться, что Алек ей откроет. Вот только последний придерживался своих планов и решиться хоть на что-то ей не дал: дверь распахнулась даже раньше, чем она поднесла руку к клавише звонка.
Алек с непроницаемым лицом с полминуты смотрел на нее, а потом резко втянул вовнутрь — она и пискнуть не успела. Закрыл дверь, развернулся к ней лицом, шало улыбнулся и вдруг стиснул так, что ребра затрещали.
— Привет, — выдохнул он и засмеялся. — Я думал, ты больше не придешь.
Стана стояла, открывая и закрывая рот, как рыба. Слов не находилось. Но радость, которой сейчас искрились его глаза, стоила всех ее моральных страданий по дороге сюда. Это выражение на его лице, оно казалось ей бесценным.
— Прости меня, пожалуйста, — проскулила девушка. — Я… дура, наверное.
Его улыбка стала еще шире.
— Точно дура, — авторитетно заявил он и слегка щелкнул ее по носу, когда она насупилась. — Я не обижался, Стана. Я сам переборщил тогда. Как бы ты не относилась к модам — это не мое дело. И причины меня тоже не касаются.
— Я просто…
Он прижал палец к ее губам, а потом снова обнял.
— Я не буду спрашивать. Захочешь — расскажешь сама.
Стана кивнула и улыбнулась. Хотелось смеяться и плакать одновременно. Напряжение отпустило, но на его место пришла эйфория и легкая головная боль — кажется, она все-таки прилично перенервничала.
— Ты голодный?
Она дождалась его кивка и пошла на кухню. Готовка всегда отвлекала ее и возвращала душевное равновесие. Воспитатели в приюте еще смеялись, что родись она лет сто-двести назад из нее бы вышла идеальная жена. Но, как казалось Стане, ценность домашнего уюта от эпохи к эпохе не падала, а повышалась. И восхищенный взгляд, которым ее наградил Алек, когда она вышла в гостиную с подносом еды, ее предположения только подтверждал.
— Твой сменщик на удивление хреново готовил, — он вгрызся в кусок мяса, а прожевав, задумчиво добавил. — Ну, или на ура портил готовые рационы — как посмотреть…
Смех она сдержать не смогла. Чуть не подавилась и спешно глотнула воды. Алек смотрел на нее и улыбался.
— Он сказал, что ты был как кукла, — Стана прокашлялась и продолжила. — Тебе было хуже?
— Перетренировался, бывает.
Он так быстро ответил и так виновато опустил глаза, что у нее даже усомниться в том, что это правда, не получилось. Мужчины. Едва ожил, а все туда же: выжимать из себя последние соки, лишь бы не показаться слабым.
— Сейчас лучше?
— Как видишь, робота уже не напоминаю, — подопечный тяжело вздохнул. — Но со зрением как-то не очень, — отведя глаза, сознался он.
Порыв вскочить и закудахтать над ним, хлопая крыльями, как курица-наседка, Стана не без труда, но все же подавила.
— Ты же видишь? — уточнила она максимально нейтральным голосом.
— Да, но… это ниже нормы даже обычного человека, без всяких модификаций.
— Алек…
Руки чесались подойти и обнять его, но это было бы уже слишком. Прикоснуться к нему первой, как черта, которую нельзя переходить. Она знала, что сама придумала себе это ограничение, но переступить через него — значило признаться самой же себе слишком во многом.
— Да все хорошо, Стан. Главное, сдать нормативы и выбраться отсюда, — он мечтательно улыбнулся. — Накормлю тебя мороженым и укатаю на каруселях, хочешь?
Она рассмеялась и, переложив пустую тарелку на поднос, пересела к нему. Они говорили о таких глупостях, что Стана смеялась весь вечер, почти непрерывно, пока не начала зевать, а он абсолютно серьезным голосом с абсолютно невменяемой улыбкой рассказывал ей всякий бред. Кажется, ближе к концу фигурировали трахающиеся черепашки и оргазм свиньи, длящийся тридцать минут. Стана честно созналась, что свинье немного завидует, а Алек, подмигнув, выдал, что недостаток длительности следует компенсировать качеством и количеством.
А потом притащил покрасневшей ей подушку и плед, смазано чмокнул в щеку и ушел, пожелав хороших снов. Все еще смущенная она устроилась поудобнее и обняла подушку. Стана отчего-то даже не сомневалась, что ей будет сниться только хорошее.
Ей снился сон: она стояла перед знакомым зеркалом, в глубине которого, словно в коконе, опутанное проводами и ремнями, висело в позе эмбриона женское тело. На отражение бетонного пола мерно капала кровь, и каждый звук удара капли о пол заставлял ее вздрагивать.
Алек стоял рядом с ней и смотрел на девушку в зеркале абсолютно пустыми, ничего не выражающими глазами, только по щекам его бежали кроваво-красные дорожки слез.
Алек взял ее за руку и шагнул в зеркало, она послушно последовала за ним. В ноздри ударил тяжелый металлический запах, а ноги моментально промокли. В туфлях хлюпало при каждом шаге, и осознание того, что это кровь, заставляло ее мелко дрожать. Но все равно идти вперед.
Девушка еще дышала. Из ее груди торчал большой осколок стекла, осколки мельче застряли в щеках, лбу, шее. Вся ее открытая кожа была покрыта сотнями, тысячами порезов, и кровь, сочившаяся из них, сливалась воедино и стекала в низ.
Кап. Кап. Кап.
Капли отсчитывали время, которого здесь не было и быть не могло.
Алек протянул руку и ласково погладил девушку по щеке, а потом начал вытаскивать осколки. Один за другим он тянул их, и они поддавались с влажными, сосущими, хлюпающими звуками. Алек складывал их в лужу крови, она невольно залюбовалась блеском чистого алого цвета на блестящих гранях.
Порезы затягивались на глазах, под кровавыми разводами появлялась чистая, нетронутая кожа без следов шрамов. Девушка открыла глаза и улыбнулась. Алек вытащил последний, самый большой осколок из ее груди и, обняв его, улегся на груду битого стекла в луже крови. Его взгляд остановился, он становился прозрачным, превращаясь в стеклянную статуэтку. Ремни и провода вдруг исчезли, девушка упала вниз, но сгруппировалась и приземлилась, как кошка, на четыре лапы.
Алек исчез с хрустальным перезвоном, а девушка встала и пошла к ней, покачивая бедрами и криво, презрительно улыбаясь.
Ей хотелось кричать, но изо рта не доносилось ни звука.
Девушка подошла к ней вплотную, и она поняла, что смотрит на нее сверху вниз. Девушка запрокинула голову, заглядывая ей в лицо. Девушка подняла руки и толкнула ее в грудь, и она с криком полетела в бездну, все еще глядя в ее светло-карие безумные глаза.
Миг падения, растянувшийся в вечность, и она снова стояла перед зеркалом, из которого на нее смотрело испуганное лицо той самой девушки, но теперь — она знала точно — этой девушкой была она сама. Левую щеку пересекала тонкая полоска шрама, губы кривились в насмешливой улыбке.
Кто-то обнял ее со спины и в зеркале появилось лицо Ская.
— Самая красивая, — хрипло шепнул он ей на ухо.
Она рассмеялась. Он улыбнулся и прикоснулся губами к ее шее.
Внизу живота медленно разгоралось пламя.
Она развернулась в кольце его рук, скользнула ладонями по животу и груди, пока пальцы не наткнулись на что-то острое. Она опустила глаза.