— Я не планировала пытать людей.
Госпожа Осаки рассмеялась, легко и радостно, с каким-то непонятным девушке облегчением.
— Ей-Богу, Станислава, слышать это от вас, зная, как вы относитесь к модификантам… — девушка попыталась вложить во взгляд всю свою ненависть, и, кажется, ей это удалось: профессор замолчала. Но, ласково улыбнувшись, накрыла ее ладонь своей и продолжила. — Милая, разумеется, это не афишируется. Не сейчас, еще рано, но вам следует знать: существа с модификацией свыше семидесяти процентов, не прошедшие психологическое тестирование, уже пять лет как не считаются людьми. Это машины, Станислава. Роботы, если пожелаете, киборги, но никак не люди.
Мысли путались, наверное, именно это состояние раньше называли: «Как обухом по голове». Стана чувствовала себя так, как будто ее действительно чем-то ударили. Смешно: она столько лет убеждала всех, что модификанты не люди, а теперь, когда кто-то другой это подтвердил — ей хотелось кричать. Хотелось орать в голос, что это не правда.
Ярко вспомнился вчерашний сон-видение. Черт, если это правда, то сколько из того, что она чувствует сейчас, принадлежит ей, а сколько навязанные Алеком мысли и чувства? Она была им, в этих своих снах — понимание пришло легко и также легко улеглось среди прочих констант-аксиом, живших в ее сознании. Но… она ведь действительно была им. И его ощущения, мысли, восприятие, они были человеческими. В большей, а не меньшей степени. Разницы-то: ей, чтобы посмотреть почту надо было протянуть руку и включить комм, а ему — подумать.
Стана открыла рот, чтобы сказать все это профессору Осаки. Это было так важно, убедить ее в собственной правоте, заставить понять, что «человечность» — это не просто жизнь в том же теле, в котором ты родился, что ее нельзя определить никакими тестами. Но слова, вырывающиеся изо рта, ей опять не принадлежали.
— Вы правы, профессор, — она почувствовала, как сократились мышцы лица. Улыбка или оскал? — Я просто никогда не думала, что мое личное отношение к модам может быть так близко к прописной истине. Вчера я была потрясена скорее участием Джейка, ведь мы… — голос дрогнул. «Я ненавижу его», — подумала Стана. — Мы были близки, — сказал кто-то ее голосом.
— Джейк воспитанник и ассистент господина ректора уже более десяти лет, Станислава, — госпожа Осаки вздохнула. — Мы все потрясены его преда…
Профессор замолчала резко, оборвав себя на полуслове, торопливо распрощалась и ушла, почти сбежала. «Предательством», — хотела она сказать? Стана не знала точно, но была почти уверена. Джейк предатель и палач. Скай человек только до тех пор, пока проходит нужные тесты. Блэк — герой и уважаемый член академии наук. Она сама –жертва обстоятельств, которой прочат большое будущее. А еще она — послушная запрограммированная кукла в руках бездушной машины с процентом модификации выше семидесяти.
Стане вспомнился рассказ Алека: мод, второе поколение, тридцать пять процентов — и она рассмеялась, до слез и икоты, как безумная. «Слишком маленький процент модификации», да? Интересно, в его рассказах ей было хоть слово правды? Да и вообще, есть ли хоть кто-то, не лгавший ей в последний год? Джейк, помощник Блэка уже десять лет. Понятно, почему у него не было друзей среди студентов, почему он спал на парах и редко на них ходил. Алек — ну, про него она уже вспоминала. Скай. Интересно, а он ей в чем соврал? И кто та женщина, из-за портрета которой он был готов ее убить, женщина, которую она видела в насланных Алеком снах?
Одни вопросы и никаких ответов.
Стана с тяжелым вздохом поднялась с постели, оделась и пошла в библиотеку. Ей надо было отвлечься, надо было перестать думать о том фантастическом бреде, в который невесть когда, превратилась ее жизнь.
В обители книжной мудрости было пустынно. Стана набрала с десяток томов и забилась в самый темный угол, погружаясь в чтение. Повествование было на редкость унылым: герои куда-то шли, что-то делали, влюблялись и умирали — а ей упорно вспоминались сны и мемуары военных, которые делали все то же самое, но в их исполнении это было реальным. Что значат чувства персонажей книг, тех кого никогда не существовало, в сравнении с людьми, потерявшими все, но продолжавшими стоять против мира? Не ради того, чтобы выжить — ради того, чтобы выжили другие.
Стане вспомнился отчим и его горькая улыбка, когда мамы не было рядом, когда он смотрел на нее, маленькую глупенькую девочку, бегающую к нему с охапками цветов и поломавшимися кукольными машинками. Что потерял он на этой войне? К кому не смог вернуться? Кого он видел на месте ее матери, когда убивал ее?
Она никогда раньше не могла найти для него оправданий, но сейчас была удивительно близка к тому, чтобы понять. И простить. Просто, потому что раньше она никогда не осознавала глубину их отчаяния, их боли, их безумия. Мир выжил, они выжили, но ничего больше не осталось. Закончилась война, а умели ли они просто жить и не радоваться каждому рассвету, а не замечать их, как что-то обычное, не заслуживающего внимания? Отчего-то казалось, что не умели. Что война кончилась для всех, кроме них. Потому что они навсегда остались в ней, борясь за каждый вздох и не понимая, как смеют безмятежно радоваться жизни все остальные, тех кого этот вечный бой задел краем и выпустил без потерь.
Стана отложила книгу и легла на стол, на свои собственные сложенные руки. Осознавать такую очевидную и такую неожиданную истину было болезненно. Понимать, что добрый десяток с лишним лет проклинала человека, которому, наверное, от его поступка было еще хуже, чем ей — невыносимо. Девушка достала планшет и быстро, чтобы не передумать, написала запрос в социальную службу на свидание с осужденным за убийство ее матери. Приложила палец к сканеру, подтверждая личность, и нажала «отправить». Письмо улетело с тихим писком, а Стана все потерянно смотрела на светящийся экран, понимая, что у нее, скорее всего, не хватит смелости поехать туда и взглянуть отчиму в глаза.
«Все ты сможешь, девочка», — успокаивающе шепнул кто-то в ее голове, и Стана вздрогнула. Это было неожиданно. Никогда еще это ее сумасшествие не проявлялось вдруг, ни с того ни с сего. Ее сумасшествие или… у него было имя?
— Отдыхаете?
Скай, снова Скай, всегда Скай. Он будто чувствовал моменты, когда ей нужен. Вот только сейчас она сама не могла понять, нужен ли?
— Решаюсь на самый глупый поступок в жизни, — она заглянула ему в глаза, но тут же опустила взгляд.
Вспомнилась обнаженная фигура, держащая ее, обнимающая. Вспомнилась рыжая, выходящая из его спальни, до боли похожая на их преподавательницу. Вспомнилось ощущение его кожи, лопающейся под пальцами.
Стану затошнило.
— Какой же?
— Неважно.
Она встала и пошла расставлять книги по полкам, но вездесущий Скай забрал половину стопки. Нашелся помощничек. Стана фыркнула себе под нос и усмехнулась, но эта кривая усмешка была чужой. Профессор странно вздрогнул, глядя на нее.
— Знаете, Стана, иногда я жалею, что ваша защита не позволяет считать даже поверхностные эмоции. Хотел бы я знать, о чем вы думаете.
— Почему? — она недоуменно уставилась на него, рука с зажатой в ней брошюрой по психологии модификантов зависла в воздухе.
— У меня была знакомая, которая улыбалась точь-в-точь, как вы, когда ей хотелось убивать.
Знакомая? Та темноволосая? Но, черт, она же совсем не это имела в виду…
— Нет, я имею в виду, почему нельзя считать эмоции? У меня стоит только глубинная защита от прямого подключения, — голос дрогнул. — Джейк ставил, как раз после того случая с девушкой.
Скай медленно развернулся. Она знала, что он опасен, но такие его превращения из безобидного профессора в подобравшегося хищника всегда бывали неожиданностью. Только на этот раз она не испугалась. Рука сама по себе положила брошюру на полку, Стана почувствовала, как двигается, меняя положение. Странно вывернулись в суставах руки и ноги, со стороны это смотрелось смешно, она точно знала. Потому что уже видела эту стойку со стороны в исполнении Ская.