Движение где-то сбоку, летящий на нее темный силуэт. Она выставила нож вперед — он насадился на него, а потом у призрака появилось лицо.
На нее смотрел Скай, изо рта которого текла тонкой струйкой темно-красная кровь, а потом струйка превратилась в поток, и ее накрыло им, унесло, пока она, крича, судорожно хваталась за скользкую рукоять, остававшуюся единственной опорой в этом мире.
Море крови схлынуло, и она очутилась в маленькой комнатушке с белыми стенами. На кровати на животе лежала обнаженная рыжеволосая красавица, чуть смущенно улыбающаяся. Она перевернулась и поманила ее.
— Иди ко мне, — сказала хрипловато и страстно.
Она, как зачарованная шагнула вперед, а рыжая вдруг всхлипнула и забилась. По белым простыням стремительно растекалась алая лужа, а сами простыни превращались в бетонный пол, усеянный осколками стекла. Кто-то обнял ее за плечи, она обернулась, дрожа от страха. Скай нежно улыбнулся и успокаивающе погладил ее по спине. Он прижался губами к ее губам, и она почувствовала металлический сладковатый вкус крови.
А потом пришла боль, зарождающаяся где-то во внутренностях живота, разрывающая и режущая. Она посмотрела вниз, развела полы черного плаща: из-под кожи вылезали осколки толстого стекла, превращая ее живот и грудь в мешанину мяса, крови и обрывков кожи.
Она упала — и оказалась в странном, неудобном кресле. Кожа сидения холодила затылок, перед глазами плавали красные круги. Рядом кто-то кричал, голоса сливались в невнятную какофонию звуков. На мгновение зрение прояснилось, она увидела лицо Ская — и потеряла сознание.
Миг темноты, полной и абсолютной, и она уже стояла перед зеркалом, занавешенным застиранным серым от времени полотенцем. «Сними меня», — написано на приклеенной к нему бумажке. Она дернула раз, другой. Полотенце не поддавалось. Она дергала, кричала что-то невнятное и плакала. Потом в ее руках откуда-то взялся такой знакомый нож, и она срезала мешающуюся ткань.
Отражения проступало медленно. Оно шло к ней навстречу откуда-то из зеркальных глубин. У него были светло-карие глаза и локоны, черной шелковой волной, накрывающие плечи, спину, грудь. Отражение улыбалось и протягивало к ней руки. Оно уперлось ладонями в стекло и ударило по нему: зеркало пересекла ветвистая трещина. Стекло осыпалось крошками, трещина расширялась, превращаясь в дверной проем, в котором стояло ее отражение.
Она шагнула вперед и ткнула клинком в его грудь. Оно подернулось рябью и начало изменяться: вытянулась фигура, волосы стали короче и светлее. По ее пальцами бежала кровь, а потом их накрыли чужие ладони. Она подняла голову — и увидела смутно знакомые ртутно-серые изменчивые глаза.
И с криком проснулась.
Стана лежала на диване, там же, где ее свалил сон. С руки капала вода, по одежде расползалось мокрое пятно, а на полу валялся стакан, который она, похоже, сбила со столика, размахивая руками. На темной футболке намокшие места выглядели темно-серыми, почти черными.
«Как кровь», — подумалось ей, и она передернулась, вспомнив свой сон. Кошмар, худший из тех, что у нее бывали, казалось, воплотился в жизнь. Все еще дрожа, Стана потянулась к коммуникатору на запястье. Сквозь капли воды на дисплее виднелись цифры. Полседьмого утра — времени как раз было достаточно, чтобы доехать до университета и успеть на первую пару. И без опозданий.
Она встала, накинула куртку и вышла в коридор, где и остановилась, задумчиво глядя на лестницу. Хотелось подняться наверх, к Алеку. Попрощаться, еще раз спросить, что привезти ему в следующий раз (она отчего-то даже не сомневалась, что этот «раз» наступит немного раньше, чем следовало бы по расписанию ее работы). Хотелось подняться, но что-то останавливало.
«Мне просто не хотелось его будить», — убеждала себя Стана, почти бегом мчась к автобусной остановке. Признавать, что она просто боялась смотреть в его глаза после этого странного и страшного сна, не хотелось.
Первые две пары она даже не запомнила, хотя и приехала на них вовремя, и честно отсидела, конспектируя. В мыслях вертелись только ее подопечный и этот сон, этот чертов, проклятый сон, боль и кровь в котором, были реальнее, чем столы в университетском кафе. Однокурсники рядом с ней о чем-то говорили, но Стана пропускала все мимо ушей, поддакивая невпопад. Они не спрашивали у нее, в чем дело: лезть в чужую жизнь было не принято, да и принцип «захочет — расскажет» был самым живучим в студенчестве. А она тоже молчала. В конце концов, единственное, что они сделали бы, расскажи она, что за ересь ей приснилась, отправили к штатному мозгоправу или студентам-психологам. И то, и другое — Стану равно не привлекало.
Когда друзья позвали ее на следующую пару, девушка только помотала головой и отмахнулась, оставшись за столиком в одиночестве. Остывший кофе был еще более гадостным, чем горячий, хотя раньше она была свято уверена, что хуже некуда. Но горький, кисловатый вкус прочищал мозги и отчего-то успокаивал.
Снова разболелась голова, и Стане ярко вспомнилось волшебное лекарство Алека. Она улыбнулась в кружку и глотнула, чудом не подавившись. О, Господи, о чем она думала тогда?! Чуть не предложила собственному подопечному приятно провести время в постели. И остановил ее от этого явно не собственный здравый смысл. Скорее, чужой.
«Выпей, поешь, поспи», — чем больше она думала о вчерашнем дне, тем меньше понимала, кто и о ком заботился. Хотелось хоть как-то его отблагодарить. Сделать для него хоть что-то полезное, а не «как обычно».
— Хотела, как лучше… — пробормотала Стана себе под нос.
И вздрогнула от звука знакомого голоса.
— Юная леди, с вами все в порядке?
Она глубоко вдохнула, как перед прыжком в воду, прежде чем обернуться и посмотреть в глаза еще одного персонажа ее ночного кошмара. Профессор стоял за ее спиной, примерно в метре, будто остановившись перед какой-то невидимой чертой, отделяющей ее личное пространство. Она нередко встречала такое в модах: все они как-то умели распознать те обстоятельства, в которых человеку будет максимально комфортно.
Это бесило. Куда спокойнее было с бесцеремонным Алеком, вечно оказывающимся рядом и не шарахающимся от нее, как от прокаженной.
— Да, — сказала она и медленно кивнула.
— Тогда почему вы здесь? Я не слышал, чтобы сегодня у каких-то групп отменяли занятия.
— Простите, профессор, — Стана покаянно склонила голову. — У меня очень сильно болит голова. Я работаю по социальной программе и, кажется, из-за вчерашнего рабочего дня совсем не выспалась.
Она замерла, глядя ему в глаза. Поверит — не поверит?
Скай же тоже вглядывался в нее, и у него было такое странное выражение лица, будто в ней появилось что-то новое. Но при этом молчал. Пауза затягивалась, и Стана уже готова была спороть любую глупость, лишь бы разорвать это тягучее и давящее молчание.
— Это не мое дело, но… — профессор замялся, и девушка воззрилась на него с неподдельным изумлением. Неуверенность в себе была абсолютно не тем, чем славился Скай на весь университет.
— Но?
— Среди ваших друзей есть программисты, Стана? — он снова замолчал, судя по лицу, подбирая слова. — Хорошие программисты и, хм… модифицированные.
Она замерла, глядя на него во все глаза и не находя слов, чтобы ответить. Мысли носились бешеным круговоротом. Вдруг вспомнились все ее подозрения и теории заговора, но при чем тут…
— Какое это имеет значение? — резко бросила она и встала.
На плечо легла тяжелая рука; когда она уже надела сумку и повернулась к нему, оказалось, что он подошел почти вплотную. Это было слишком близко и лично, зато почти по-человечески.
— Стана, простите меня, это действительно не мое дело. Я просто хочу уточнить, кто ставил защиту на ваш чип?
Она вскипела моментально. Мало того, что он трогал ее, что он стоял так возмутительно близко — он еще и подтверждал худшие слухи, ходящие о преподавательском составе.
— То есть, вы действительно лезете к нам в мозги при каждом удобном случае? Восхитительно! — Стана сбросила его руку, и пошла к выходу, гневно стуча каблуками.