«Перезагрузка», — подумала Стана, но мысль была чужой.
«Я знаю форму боли», — подумала она спустя миг темноты и невесомости, но тело — ее-чужое тело — снова предало и сломалось. Ребра ходили ходуном, раздувались легкие в тщетных попытках напитать кровь кислородом.
Ошибка, ошибка, ошибка — перед глазами, словно в шлеме при прямом подключении к терминалу всплывала куча окон, в голове раздавались сигналы тревоги. Этот прерывистый писк сводил ее с ума.
Функциональность ограничена, спящий режим.
Необходимо сервисное обслуживание.
Ошибка.
Ошибка.
Прямое подключение.
Тело прошило судорогой, мелкие иголочки боли впились в позвоночник и ушли глубже, раздирая его на части. Стоило бы закричать, но горло сводило судорогой. Это тело не слушалось ее, оно жило своей жизнью.
Утешало только то, что телу тоже было больно.
Синхронизация невозможна, ошибка…
Внимание, аварийное выключение систем…
Внимание, требуе…
Темнота.
Перед глазами мелькали обрывки видений — чьи-то руки и кровь, так много крови. Стане хотелось плакать, но тело не слушалось. Стане хотелось проснуться, но сон был слишком реальным.
Стане хотелось жить, но тут вернулась боль.
Ошибка, ошибка.
Режим ограниченной функциональности.
Зрение — пять процентов, синхронизация невозможна.
Слух — семьдесят пять процентов, требуется сервисное обслуживание.
Синтезатор речи — синхронизация невозможна. Внимание, аварийное состояние системы!
Двигательная функция — ошибка, ошибка. Синхронизация…
Процент — боль затопила сознание, и Стана мысленно завопила — отключение болевых центров. Три процента — аварийное состояние системы, требуется сервисное обслуживание. Пять процентов — ошибка…
«Стоп», — подумала прокричала Стана, и писк прекратился. Вожделенная тишина.
Она вздохнула и двинула рукой — боли не было.
Тьма перед глазами уступила место серой плавающей мути, в ушах шумело. Она услышала звук льющейся воды и чей-то голос.
Синтезатор речи — пять процентов. Авари…
— По-мо-ги…
Чьи-то пальцы прикоснулись к груди, а перед глазами на мгновение мелькнуло лицо — битые пиксели, мокрые разводы. Такую картинку мог бы увидеть сильно близорукий человек, смотрящий на грязный или сломанный монитор.
— Живучий, — восхищенно протянул кто-то. Части смазанного изображения, две грязно-розовых, шевелящихся полосы в центральном нижнем квадрате.
«Губы», — подумала она и закрыла глаза. Это сон, но ей хотелось заснуть еще раз.
«Не помогут», — поняла она мгновением раньше, чем почувствовала резкий химический запах, а потом в плечо вошла игла, и мир разорвался ярко-красными всполохами.
«Я знаю форму боли», — подумала она, закрывая глаза, и теперь эта мысль была ее.
«Я убью тебя», — подумала не-она, отключаясь, падая в знакомую бездну, которая вдруг показалась ей избавлением.
Ее пальцы коснулись зеркальной глади, но в зеркале было пусто и темно.
— Кто я? — шепнула она, и ее голос оказался таким хриплым и сорванным, что она испугалась.
«Спи, — подумала не-она. — Ты и так видела слишком много лишнего».
И Стана снова провалилась в пустоту, оказываясь в таком сладком и чудесном сне без сновидений.
***
— У тебя все в порядке?
Встревоженный голос Алека заставил ее слабо улыбнуться и пожать плечами.
— Снится дрянь какая-то. Если не пройдет, схожу к врачу, не волнуйся.
Он недоверчиво сощурился, и Стана засмеялась. Алек будто знал, насколько она не любит психологов и не хочет добровольно к ним обращаться. Но сны, эти проклятые сны выматывали сильнее, чем недосып. Вторую неделю Стана жила на энергетиках, забываясь тяжелым сном без сновидений лишь раз в несколько дней и то — только в людных местах. Отчего-то, когда она была одна, кошмары возвращались. Лица Ская, Алека и этой незнакомой темноволосой девушки преследовали ее. Их лица и кровь, так много крови…
Стана зажмурилась и потрясла головой.
— Настолько плохо?
Ее подопечный смотрел на нее уже с откровенным испугом. Нехорошо. Девушка заставила себя взбодриться и широко улыбнуться ему.
— Все хорошо, правда. Что ты хочешь на обед?
— Я всеяден, — Алек улыбнулся ей в ответ и, пока она шла на кухню, успел стащить футболку и принять упор лежа.
За последние две недели на армейских пайках он отъелся и, кажется, наконец стал чувствовать себя лучше. Ну, по крайней мере, к расписанию его дня добавились упражнения: он отжимался, качал пресс, часами стоял в планке и подозрительно косился на дверной проем, явно прикидывая, как можно приспособить туда турник и из чего его сделать.
Оперативник госбезопасности… логично, что он так старается. Стана волновалась, что он переборщит, даже позвонила Джейку, когда в первый раз застала подопечного отжимающимся. Но тот, не забыв обозвать ее въедливой заучкой, сказал, что модификант переборщить не может. Мол свой организм они чувствуют в совершенстве, а даже если очень захотят перестараться в физической нагрузке после травмы, то этот же организм и не даст. Мол, есть минимальный порог, ниже которого можно уйти только в боевом режиме.
Она не очень поняла эти путаные объяснения, но поверила на слово и от Алека с дурацкими вопросами и просьбами не перенапрягаться отстала. Тот был счастлив и принялся за тренировки с удвоенной силой, и нельзя сказать, чтобы Стана была против. Вид ее подопечного без рубашки, с каплями пота, стекающими по спине и плечам, доставлял ей чисто эстетическое удовольствие. Правда, от перевода этого удовольствия в более физическую плоскость девушку что-то останавливало. Страх, сомнение, капля сожаления — гремучий коктейль почти из всех возможных чувств.
Она уже успела обдумать тот факт, что похоже влюбилась в этого странного парня, и смириться, но до состояния «признаться — и будь что будет» было еще далеко. Плюсом шло то, что Стана о нем ровным счетом ничего не знала. Занят, свободен? А может, вообще женат. Или — и тут ей ярко вспоминались портреты Ская на исписанных альбомных листах — предпочитает мужчин.
Вопрос, откуда он знает профессора, мучил ее, но спрашивать было как-то страшно. Стана сперва подумала, что он просто заканчивал их университет, но порылась в фотографиях выпускников за все годы — и даже похожего никого не нашла. Поиск по параметрам выдал ей около трех сотен человек, не имеющих с Алеком ничего общего, кроме цвета волос, глаз и роста. Можно было бы спросить у самого Ская, но после приснопамятной сцены в буфете, она очень старалась его избегать, и ей удавалось. Пока, по крайней мере. Да и вообще, вспоминая степень секретности этой ее работы, про Алека не стоило говорить ни с кем.
За стенкой зашумела вода: похоже, физкультминутка закончилась, и ее подопечный пошел в душ. Стана мечтательно улыбнулась, представляя его обнаженным под тугими струями воды, и покраснела от собственных фантазий. Она торопливо распахнула дверцу микроволновки и вытащила давно разогревшееся жаркое.
В такие моменты ей казалось, что она им больна. Желание накрывало ее, стоило только подумать об Алеке. Теперь даже воспоминания о первых днях, когда он смотрел пустым взглядом и механически выполнял все ее просьбы, вызывали тяжесть и жар внизу живота и предательские мысли о том, чего тогда на самом деле стоило попросить. Идеальный любовник, как сказали бы многие из ее подруг, выполнит все, что скажешь. Она разложила обед по тарелкам и, водрузив их на поднос вместе с приборами и кувшином сока, потащила в гостиную.
Алек сидел на диване, вытирая голову, все еще голый по пояс. Иногда — в такие моменты, как сейчас — Стане казалось, что он прекрасно знает, как именно на нее действует. Особенно, когда смотрел вот так: лукаво и насмешливо, странно потемневшими глазами.
Она поставила поднос на стол и села, придвигая к себе свою порцию.
— Приятного аппетита, — пробурчала Стана себе под нос.
— Спасибо, — тонкие пальцы, сжались на ручке кувшина, пробежались по ней, задумчиво поглаживая. — Тебе налить?