Тулина Светлана
ЧЕЛОВЕЧЬЯ МАГИЯ
Вместо пролога. Ференциата, или Как трудно быть человеком!
За два поколения до основных событий.
Не люблю оборотней.
Припереться незваными и испортить праздник — любимое их развлечение. Ну и что, что я не отмечаю ночи рождения с шести лет и сегодняшнюю тоже не собиралась, хотя она и семнадцатая, веха и всё такое. Но я не люблю эти ночи лишь чуть меньше, чем оборотней. Да и то только потому, что они, по крайней мере, никогда не припрутся в неурочный час и не станут трезвонить так, словно хотят разбудить всех мертвецов на Старом кладбище. А эти красавцы и в дверь молотили бы, как раньше — да только вот года два назад я украсила её серебряной инкрустацией. Как раз на случай. Теперь не колотят, только трезвонят. И воняют… Терпеть не могу этот запах.
— Проверка! — пролаял тот, что покрупнее. — Документы! Личный досмотр!
И осклабился, шаря по моей фигуре увлажнившимися глазами и одновременно пытаясь протиснуться в прихожую. Даже лапу в щель просунул, паскуда. Но тут же отдёрнул, взвизгнув, заскулил жалобно, вылизывая обожжённое место — цепочка, которую я накинула прежде чем открыть дверь, была серебряной.
Не люблю оборотней.
Вот как раз за это и не люблю. За хамство и тупость, помноженные на тупость и хамство. И за полное неумение владеть собой — до полнолуния больше суток, а он уже на взводе, аж трясётся весь. И скулит противно. Поделом. Если я обхожусь без прислуги и сама открываю дверь поздним визитёрам — это вовсе не значит, что я беззащитна и всяким-разным можно тянуть лапы, куда не просят.
Снимаю цепочку и выхожу в полосу лунного света. Хорошо, что нет облаков, иначе пришлось бы зажигать фонарь, чтобы разглядели как следует, лишняя суета. Сейчас же мне достаточно слегка приподнять лицо и улыбнуться во все тридцать два, безупречно ровных и ослепительно белых…
Обожжённый оборотень забывает про травму, панически взвизгивает и кубарем слетает с крыльца. Очевидно, новенький — местные все меня знают. Это я удачно. Новеньких надо сразу ставить на место, а то потом проблем не оберёшься. Второго я даже вроде как узнаю, запах знакомый, чуть отдающий металлом — кажется, он из оружейников. Держится получше, но и его отшатывает. Это хорошо. Боится — значит, уважает. И мозги вроде не совсем луной отбило.
С ним и будем разговаривать.
— Проблемы?
Обычно после моей улыбки все вокруг спешат заверить, что никаких проблем. Этот же мнётся, стягивает с лобастой башки потёртую шляпу, вздыхает. Начинает издалека.
— Горожане обеспокоены, мэм…
— Н-да? И какое же мне до этого может быть дело?
Снова улыбаюсь. На этот раз он даже не вздрагивает. Надо было всё-таки зажечь фонарь, в его свете моя нынешняя шкурка приобретает очень эффектный оттенок. Как же его зовут, этого оружейника?..
— В городе пропадают дети, мэм. Вчера исчезла дочка мисс Элизабет, и её нигде не могут найти…
Смотрю на него в упор. Он отводит глаза, мнётся, но не уходит. Не верю, что этот самозваный патруль заявился ко мне в такое время из-за подобной ерунды. Но если тебе не хамят в лицо — приходится тоже быть относительно вежливой.
— Насколько я помню, с Памеллой мы учились у одном классе. Ей уже семнадцать?
— Две недели как, — уточняет он.
— Ну да, ну да. Если не ошибаюсь, то, начиная с последнего новолуния, её еженочно видели в обществе некоего вольного стрелка-виверра? Вернее, ежедневно, я бы сказала… Март месяц, чего вы хотите от молодежи… Стрелка, кстати, нашли?
— Нет, мэм…
— А искали?
Он снова мнётся, вздыхает, теребит шляпу. Понятно. Зачем искать простые причины, если рядом живу я, такая удобная и всё объясняющая?
Добавляю в голос задумчивости, говорю в пространство:
— Знаете что, Клаус… — Имя оружейника вспомнилось очень кстати. — А ведь я ещё не использовала лицензию этой недели. И теперь вот думаю — прогуляться, что ли, сегодня днём? Поискать самых рьяных…
— Я не виноват! — срывается на визг молодой, распластываясь по ступенькам. — Я ни при чем! Госпожа! Я не знал! Не надо, Госпожа, пожалуйста, я больше никогда…
В глазах у него страх и ненависть. Опасное сочетание. Он хочет то ли наброситься, то ли лизнуть мне туфли, но трусит. И правильно — остро заточенные пряжки на них из чистейшего лунного серебра. Каблуки, кстати, тоже. Какое-то время я смотрю на него с надеждой, но потом понимаю — нет, не бросится. Слишком сильно боится. Жаль.
Перевожу взгляд на Клауса.
— К делу, Клаус. Зачем вы пришли? Не из-за этой же подзагулявшей кошки, в самом-то деле, это ведь даже не смешно.