— Дед… мне нужна твоя консультация. Как человека. Пусть и бывшего. Скажи, я — привлекателен? Для человека?
Дед оглядывает меня со всех сторон, внимательно и изучающе. Долго смотреть и ничего не говорить — этому я у него научился. Меня этим уже не проймешь, и с волнением ждать ответа я не буду.
— Дед! Меня можно полюбить? Опять же — с человеческой точки зрения.
Дед, не выдержав, фыркает в тонкие черные усики.
— Решился таки. Ню-ню. А… эээ… объект уже имеется?
— Имеется. Месяц назад прикупил. Свеженький совсем… Только он, в смысле, объект этот, меня любить не хочет. Ни в какую.
— Это бывает.
Голос у деда сочувственный. Знай я его похуже — купился бы.
— Дед, кончай издеваться. У меня только два дня осталось. Или стану человеком — или придется Королю правду сказать.
— Угроза серьезная… Лаской пробовал? Иногда хорошо срабатывает.
— Только лаской и пробовал!
— А вот это, кстати, зря. Иногда и поколотить не грех, если для пользы дела — потом только сильнее любить будет.
— Я бы… хм… не хотел. А иначе — никак?
— Да почему же никак? — Дед вздыхает. — Просто дольше. Украшения предлагал? Они на это дело падкие… Подпоить пробовал? Стихи читал? О любви говорил?
— Да лучше бы не говорил! Все вроде нормально шло, разговаривали, шутили даже… В шахматы играли — ему вроде нравилось. А как услышал про любовь — так словно взбесился! Аж затрясся весь, и глаза с твой реал. Опять пришлось приручать, как с нуля! Не понимаю я! И подпоить пробовал, и украшения… думал — снова все потихоньку налаживается начинает… А он сегодня вдруг подходит и такой прямо в лоб: «Извини, мол, дорогой, но я тебя полюбить никак не смогу».
— Стоп. Почему ты все время говоришь: «Он»?
— Да при чем тут это?! Какая разница, как его называть?! Я что делать не знаю, это куда важнее!!!
— Ничего.
— ?!
— Ничего! — повторил дед и вдруг заржал. Не засмеялся, а именно что заржал, вцепившись руками в собственные волосы и дергая их в такт ржанью, не обращая внимания на то, что от идеально уложенного пробора не осталось и следа. Сейчас он очень напоминал лапулю, только тот — бормотал с подвыванием, а этот — ржал.
— Придурок!
Сходство усилилось.
— И это — мой внук?! Мальчика от девочки… Любви он хочет! Как он тебя чем промеж глаз не приголубил еще, любвеобильного такого, терпеливый, видать, человек попался… И еще удивляется, что ничего не выходит!
— Но у вас же с бабушкой получилось!
— У меня! С бабушкой! Вот именно что! А не с каким-то там… дедушкой!
— То есть… — я окончательно растерялся. — Из-за такой ерунды… ты уверен, что дело только в этом?
— Ничего себе ерунда! У людей за такое порой убивают — и не за само действие даже, а лишь по подозрению. Ты ведь пришлого взял, ну да, откуда тут местные, давно всех вычистили… и вот попадает он, весь такой наивный и неподготовленный, а тут — ты. Ндя… мне в свое время, похоже, просто феноменально повезло.
— Все равно не понимаю… Ладно, пусть, хотя и глупо это, так ограничивать выбор, но — пусть их. Это их людские заморочки. Там. Но он-то теперь — тут. Тут другие законы. Все нормально и никто не станет убивать. Наоборот! Я бы ему заплатил…
— А вот этого — совсем не советую. Он ведь и всерьез обидеться может.
Я содрогнулся.
Что такое обиженный людь — это у нас все очень хорошо знают. Не зря же у Шенка стремянка висит.
Дед трет лоб, смотрит сочувственно:
— Как бы тебе объяснить попонятнее… Ну это вроде как если бы какая-то течная сучка предложила бы тебе стать временным отцом ее нового помета. Ну вот попал ты в странный мир, где такое — нормально…, а тут — она. Добрая такая. Ласковая… И — не принуждает, просит по-хорошему. И даже заплатить предлагает, вену сама подставляет, пользуйся…
С лестницы я скатился чуть ли не кубарем — а в спину мне все бил издевательский хохот деда. И даже хлопнувшая входная дверь не сумела его обрубить.
Осень вроде бы, а день теплый. Солнце давит на затылок и плечи, лучи по-летнему горячие и тяжелые. Ногам холодно — тень от холма покрывает их почти до колена, поднимаясь при каждом шаге ещё на чуть. Скоро я с головой уйду в эту тень, словно в сумрачную холодную воду. Листья шуршат под ногами, сотни оттенков золота и киновари с редкими вкраплениями темного изумруда.
Я и не заметил, как оказался на старом кладбище. Долго бродил среди обросших мхом камней, и все мне казалось, что продолжаю слышать дедовский смех. Отвратительный, громкий и неотвязный.