Есть!
Глаза сощурил, подбородок задрал, с кровати слез и на стул уселся с самым решительным видом. Причём даже не стал отодвигать этот стул подальше от меня, хотя мог бы, вполне бы естественно смотрелось. Но нет — не мог. Я же его в трусости обвинил. Как же после такого — да отодвинуться? Всё-таки иногда люди такие предсказуемые.
— Наливай.
Голос хриплый. В сощуренных глазах страха почти нет, только ненависть. Отлично. Ненависть — чувство активное и открытое, с ним уже можно работать.
Первую порцию опрокинул залпом, я даже умилился. А потом накрыл бокал ладонью, вперив в меня тяжелый взгляд.
— А себе?
Чего-то подобного я ожидал, но не так быстро. Что ж, работаем по ускоренной программе.
— Я не могу.
— Не уважаешь?
Похоже, ты, лапуля, сейчас пытаешься сам себя накрутить. Страх исчез окончательно, зато появилось презрение. Бутылка стоит в центре стола, я специально ее так поставил, чтобы тебе далеко тянуться не пришлось, если схватить захочешь.
Ты и схватил, не обманул ожиданий.
Налил оба бокала по край:
— Пей! Тебя гость просит! Не позорь дома, благородный и добрый хозяин.
Отлично.
Глумливые интонации — ерунда. Главное, что ты не только слушаешь — ты слышишь. И обдумываешь услышанное. И делаешь выводы.
Какое-то время смотрю сквозь тебя печально и отстраненно. Поясняю негромко, задумчиво так, словно ни к кому и не обращаясь, просто думая вслух.
— Для меня это смерть. Быстрая и довольно неприятная. Я тебе говорил, у нас совершенно иная биохимия, другой метаболизм. Один или два глотка я бы, наверное, еще смог пережить… было бы больно, но не смертельно. Полный бокал — без вариантов.
Твой взгляд по-прежнему полон презрения, губы кривятся. Берешь свой бокал за тонкую ножку и смотришь выжидательно, усмехаясь. Ты уже торжествуешь победу, маленькую, но такую важную. Ты уверен, что я не посмею. Это очень хорошо, что ты так уверен. Это просто отлично.
— Что ж… Если пленник-гость настаивает… я вынужден уважить просьбу пленника-гостя.
Резко выдыхаю, закрываю глаза и беру бокал. Жаль, что я не вечен и не смогу преследовать тебя между мирами, но очень надеюсь, что следующие несколько минут ты запомнишь надолго, и именно мое лицо будет сниться тебе самыми глухими и темными ночами в самых кошмарных …
Шорох, удар, боль в руке, звон разбитого стекла.
— Придурок!
Хрипло так, с чувством. И, что характерно — прямо в лицо, даже волосы шевельнулись.
Открываю глаза.
Осколки выбитого из моей руки бокала валяются на полу, далеко — а этот лапуля нависает прямо надо мной, совсем близко, опираясь кулаками о стол и в пылу праведного негодования окончательно забыв, что надо бояться. До чего же он красив, когда злится… даже не будь острой необходимости, я бы, пожалуй, все равно им заинтересовался.
— Смею ли я полагать, что пленник-гость отзывает свою просьбу и мне не обязательно умирать?
— Придурок! Нет! То есть — да! Отзывает! Гос-споди… Какие же вы все тут… придурки.
— Благодарю.
Встаю и кланяюсь по всем правилам, как равному-которому-обязан, хотя этот лапуля вряд ли способен оценить нюанс. Снова на койку шлепнулся, обхватил голову руками, дергает себя за волосы, бормочет что-то о придурках, шуток не понимающих.
Вот и отлично.
Пусть посидит, подумает. Может, и надумает чего. А мне пока стоит малым Королевским набором заняться, его бы лучше сегодня уже доделать и отослать, пусть видят, что я работаю. Может, и еще недельку с основным заказом потянуть удастся, а там, глядишь, и сработает…
Выходя, уже у самых дверей, оборачиваюсь и прошу, балансируя на грани смущения — но так, чтобы грань эта явственно ощущалась:
— Ты, это… Запирайся, конечно… если тебе так спокойнее. Я специально щеколды не стал убирать. Только… Это ведь зря. Мне силком от тебя ничего не нужно. Я не заставляю, не требую, просто прошу. Мне ведь не надо, чтобы всем сердцем и на все времена. Мне будет достаточно самой малости. Буквально капельки, но искренней. Попытайся, а? Хотя бы чуть-чуть…