И вдруг над низким каменным забором она увидела человеческую голову. Кто-то поднял руки, скованные кандалами, и осторожно перепрыгнул через стену.
Старуха испугалась. «В сад забрался каторжник», – решила она. Она хотела крикнуть, но не могла, пыталась подняться и бежать, но ноги ее подкашивались. Сидя на скамейке, следила она за неизвестным.
А человек в кандалах, осторожно пробираясь между кустами, приближался к дому, заглядывая в окна.
И вдруг – или она ослышалась – каторжник тихо позвал:
– Гуттиэре!
«Так вот она, красота-то! Вот с кем знакомство водит! Чего доброго, эта красавица убьет меня с сыном, ограбит гасиенду и сбежит с каторжником», – думала Долорес.
Старуху вдруг охватило чувство глубокой ненависти к снохе и горького злорадства. Это придало ей силы. Она вскочила и побежала в дом.
– Скорей! – шепотом сказала Долорес сыну. – В сад забрался каторжник. Он звал Гуттиэре.
Педро выбежал с такой поспешностью, как будто дом был объят пламенем, схватил лопату, лежавшую на дорожке, и побежал вокруг дома.
У стены стоял неизвестный в грязном, измятом костюме, со скованными руками и смотрел в окно.
– Проклятие!.. – пробормотал Зурита и опустил лопату на голову юноши.
Без единого звука юноша упал на землю.
– Готов… – тихо сказал Зурита.
– Готов, – подтвердила следовавшая за ним Долорес таким тоном, как будто ее сын раздавил ядовитого скорпиона. Зурита вопросительно посмотрел на мать:
– Куда его?
– В пруд, – указала старуха. – Пруд глубокий.
– Всплывет.
– Камень привяжем. Я сейчас…
Долорес побежала домой и торопливо начала искать мешок, в который можно было бы положить труп убитого. Но еще утром все мешки она отправила с пшеницей на мельницу. Тогда она достала наволочку и длинную бечевку.
– Мешков нет, – сказала она сыну. – Вот, в наволочку положи камней и привяжи бечевкой к кандалам…
Зурита кивнул головой, взвалил труп на плечи и поволок его в конец сада, к небольшому пруду.
– Не запачкайся, – шепотом говорила Долорес, ковыляя за сыном с наволочкой и бечевкой.
– Смоешь, – ответил Педро, свешивая, однако, голову юноши ниже, чтобы кровь стекала на землю.
У пруда Зурита быстро набил наволочку камнями, крепко привязал ее к рукам юноши и бросил тело в пруд.
– Теперь надо переодеться. – Педро посмотрел на небо. – Дождь собирается. Он смоет к утру следы крови на земле.
– В пруду… вода не станет розовой от крови? – спросила Усатая Долорес.
– Не станет. Пруд проточный… О-о, проклятие! – прохрипел Зурита, направляясь к дому, и погрозил кулаком одному из окон.
– Вот она, красота-то! – хныкала старуха, следуя за сыном.
Гуттиэре отвели комнату в мезонине. Она не могла уснуть в эту ночь. Было душно, одолевали москиты. Невеселые мысли приходили в голову Гуттиэре. Она не могла забыть Ихтиандра, его смерти. Мужа она не любила, свекровь вызывала отвращение. И с этой усатой старухой Гуттиэре предстояло жить…
В эту ночь Гуттиэре почудился голос Ихтиандра. Он звал ее по имени. Какой-то шум, чьи-то приглушенные голоса доносились из сада. Гуттиэре решила, что ей так и не удастся уснуть в эту ночь. Она вышла в сад. Солнце еще не всходило. Сад был погружен в сумерки утренней зари. Тучи угнало. На траве и деревьях сверкала обильная роса. В легком халате, босиком Гуттиэре шла по траве. Вдруг она остановилась и внимательно стала разглядывать землю. На дорожке, против ее окна, песок был запятнан кровью. Тут же валялась окровавленная лопата.
Ночью здесь произошло какое-то преступление. Иначе откуда могли появиться эти следы крови? Гуттиэре невольно пошла по следам, и они привели ее к пруду.
«Не в этом ли пруду скрыты последние следы преступления?» – подумала она, со страхом вглядываясь в зеленоватую поверхность.
Из-под зеленоватой воды пруда на нее смотрело лицо Ихтиандра. Кожа на его виске была рассечена. На лице отражалось страдание и в то же время радость.
Гуттиэре смотрела не отрываясь на лицо утонувшего Ихтиандра. Неужели она сошла с ума?
Гуттиэре хотела бежать прочь. Но она не могла уйти, не могла оторвать от него глаз.
А лицо Ихтиандра медленно поднималось из воды. Оно уже показалось над поверхностью, всколыхнув тихие воды. Ихтиандр протянул к Гуттиэре скованные руки и с бледной улыбкой сказал, впервые обращаясь к ней на «ты»:
– Гуттиэре! Дорогая моя! Наконец-то, Гуттиэре, я… – Но он не договорил.
Гуттиэре схватилась за голову и в испуге закричала:
– Сгинь! Пропади, несчастный призрак! Ведь я знаю, что ты мертв. Зачем ты являешься ко мне?
– Нет, нет, Гуттиэре, я не мертв, – поспешно ответил призрак, – я не утонул. Прости меня… я скрыл от тебя… Я не знаю, зачем я это сделал… Не уходи, выслушай меня. Я живой – вот, прикоснись к моим рукам…