Грядущий скандал с художником Удищевым, плагиатором и владельцем творческого раба, другом надменного Дусторханова и хамоватого Сусликова, благодаря космическим масштабам и толики мести его особенно вдохновлял.
— Как думаешь, подаст Удищев на газету в суд? — потер он в предвкушении костлявые руки.
— У меня есть то, от чего ему не отмазаться — видеокассета, на которой заснят человек у мольберта. Любой эксперт по характеру мазка докажет, что кисти именно этого человека принадлежит «Тройная радуга». Но этот человек не Удищев.
— И как ты добыла кассету? — ревниво вспыхнул очами Грозный.
— Идем пить кофе, — миролюбиво отвечала Шамара.
С некоторых пор Светлана Петровна со страхом ожидала каждый новый номер «Дребездени».
Вот и на этот раз, прочитав свежее интервью, она в очередной раз испугалась.
— Мит, это правда, что с каждой проданной картины ты отчисляешь деньги на содержание детского дома? — спросила она строгим голосом воспитательницы детсада.
— Кто тебе сказал? — удивился Удищев. — Я что — похож на психа?
С тревогой посмотрела Светлана Петровна на своего знаменитого мужа и сказала с безнадежной печалью:
— Ты сказал, Мит.
— Я? — еще сильнее удивился Мирофан и выхватил газету из опущенных в отчаянии рук жены.
Найдя растревожившие Светлану Петровну строчки, успокоил ее:
— Переврали. Я сказал: хочу. Понимаешь — только хочу. А «хочу», наверное, выпало. Ты же знаешь этих журналюг.
— Переврали? А по телевизору ты что говорил? — с грустной укоризной потребовала объяснений Светлана.
— А что я говорил по телевизору? — нахмурился Удищев. Не нравился ему этот разговор.
— Ты сказал, что двадцать пять инвалидов на твои деньги съездили на Олимпийские игры. Наташка со второго этажа говорит: не муж у тебя, а дед Мороз какой-то…
Светлана Петровна пощадила мужа и не передала то, что сказала соседка потом. А она заявила буквально следующее: «Тоже мне, спонсор нашелся. Да он у тебя за бакс удавится. Лапшегон!»
— Мит, ведь это неправда, — в сильном замешательстве Светлана Петровна по-деревенски всплеснула руками, как это делают в крайнем изумлении старушки.
— Занесло, — мрачно пожирая яблоко, повинился Удищев. — Как сунут микрофон под нос, так меня и несет. От волнения, должно быть. Да и не важно, что я несу. Важен имидж, понимаешь. Этого Пупузика не поймешь — что для ящика, что для фильма… А ты, извини, с кем попало водишься. Наташка со второго этажа… Нашла подругу.
— Прошу тебя, Мит, не давай больше интервью. В очень неловкое положение можно попасть, — взмолилась, мягко воспитывая Мирофана, жена. — А вдруг им захочется встретиться с инвалидами, что на твои деньги на Олимпиаду ездили?
— Кончай базар! — рассердился Удищев. — Да кто этих трепачей, кроме тебя, смотрит. Если не догоняешь — помолчи!
И швырнул газету в экран телевизора.
— Ты представляешь, пустили слух, будто не я написал «Тройную радугу», — пожаловался он после напряженной паузы, пытаясь сгладить впечатление от собственной грубости.
— Не ты? А кто? — вздрогнула Светлана, ожидая услышать правду от самого Удищева, готовая все понять, все простить и поверить любому оправданию. Она щадила самолюбие мужа, попавшего в безвыходное положение, жалела его и была полна решимости разделить с ним позор.
Но Мирофан не счел нужным довериться ей:
— У людей от зависти крыша вообще в аут уезжает. Ты будешь смеяться: «Тройную радугу», оказывается, написал бомж, которого мы подобрали на улице. Представляешь?
Но Светлана Петровна смеяться не стала. Напротив того, еще сильнее испугалась и надолго замолчала.
Она не была жестокосердной. Она просто была женщиной, хранительницей домашнего очага. Да, ей было до слез жаль тихого, безобидного бродяжку с туманным прошлым и лицом отшельника. Но она обязана была прежде всего заботиться о репутации мужа, каким бы негодяем и лжецом он ни был. Можно и нужно жалеть котенка с перебитой лапой, но лишь до тех пор, пока его существование не угрожает здоровью и благополучию семьи.
— Тим, зачем ты поставил в его комнате мольберт? — дала она мужу последний шанс открыться.
Но он не воспользовался им и буркнул раздраженно:
— Что ты этим хочешь сказать? Куда-то я его должен был поставить.
И тогда она сказала:
— А не загостился ли он у нас?
Да, подумал Удищев с облегчением, пожалуй, это самое простое и верное решение. Светка — мудрая баба. Дело даже не в том, кто и что говорит. Пусть говорят. Дело в том, что уже давно бомж ничего, кроме портретов жены Удищева, не пишет. Его просто заклинило на этом. Только холст переводит. Конечно, авторская копия — тоже товар. Но когда их больше, чем тираж у «Дребездени», товар трудно сбыть по хорошей цене. Загостился. Конечно, загостился.