Огонь захватывал дом за домом, перекидывался с ветки на ветки, поглощал улицы. Измученный голодом он выгрызался в саму землю. В одно единственное мгновение пламя охватило весь город. Не было никакого дождя – он испарялся раньше, чем мог достичь земли. Безумная стихия стремилась утолить свои желания, облизывалась в предвкушении трапезы. Ее языки вырывались в облака, желая надкусить и распробовать небеса. И там, где недавно царила прохлада, вдруг стало невыносимо жарко.
Из неоткуда явились крики и стоны. Мольбы и проклятья. Тысячи людских языков кричали от боли, сожаления, страха и злости, сливаясь голосами в единый вой. Они просто обрушились на город, как молния до этого, утопили его в своем безудержном стенании. Рыдали не только женщины и дети, но и мужчины: они лежали, придавленные обломками или лишившиеся сил и веры в спасение; они пытались бежать; в слезах молили незнакомцев помочь. Слышались проклятья, произносимые сразу на нескольких языках, устремленные к небу, к другу, к родному и самому себе. Проклинали себя, проклинали богов, проклинали судьбу, проклинали слабость, вдруг подкосившую ноги. Смирившиеся же просто прислонялись спиной к оплавленным стенам и безучастно смотрели на поглощавшее все пламя. Некоторые не могли сдержать смеха, подступившего к горлу, и захлебывались в истерике, не замечая, как обугливаются пальцы, вцепившиеся в какую-то мерзость, раньше считавшуюся вещью. Мимо проносились крики боли и крики безумия. Лепестки пламени отражались в лице насильника, безнаказанно раздвинувшего ноги плачущей и обреченной женщине. В глазах матери, раскачивающей на руках безжизненное тело младенца, застыло отчаяние. На устах старика, держащего руку бабки, придавленной плитой, повторялась одна и та же неразборчивая фраза. Остекленевшее лицо девушки можно было спутать с кукольным – она лежала неподвижно на земле, не реагируя на десятки давящих ее ног – она была уже мертва. Я отчетливо видел ее широко раскрытые, голубые, как безоблачное весеннее небо, глаза.
В свете пламени безостановочно блестел металл. Разбрызгивалась кровь. Много крови. Она текла из рассеченных артерий, отрубленных конечностей, перегрызенных глоток. Она плескала из стороны в сторону, но неуклонно оседала на черном балахоне, вздрагивающем от близости пламени. По коже пробежал мороз. Я даже не заметил, как оказался прикован коленями к земле. Огонь уже пускал слюни, поглядывая на мою одежду. Под ногами у меня растекалась кровь. И мои руки были заляпаны ей по самые локти. Она была теплой. Даже горячей, под стать окружавшему меня аду.
Фигура впереди вновь занесла руку и опустила без капли сомнений. В огне блеснула коса. Несмотря на тонны жертв, сталь на ней была кристально чиста и отражала в себе весь творившийся ужас. Руки, одетые в перчатки, сжимали темное древко легко и непринужденно, привычно и безразлично. Фигура, скрытая капюшоном, повернулась ко мне. Я не мог разглядеть лица – на меня смотрел лишь темный бездонный провал. На секунду мне показалось, что я уловил удивление в выражении темноты.
Сама смерть сделала неуверенный шаг в мою сторону. Медленно приближалась. Я смотрел на нее, как завороженный. Но страха не было. Не чувствовался жар окружавшего меня пламени. Замолкли все крики. Само время остановилось в тот момент, когда фигура, облаченная в черное, приблизилась ко мне. Из под ее подола вытекала тьма, испаряющаяся и уносившаяся вверх в виде дыма. Огонь в страхе расступался, не смея даже взглянуть на нее.
Она слегка подняла руку, и я почувствовал, как моей щеки касается лезвие ее косы. Кожу обожгло холодом. Но этот холод был… приятным. Как освежающий летний дождь. Я взглянул туда, где у людей должно быть лицо – на меня смотрела тьма. В ее выразительности чувствовалась…. Грусть, добрая тоска и…. Гигантская усталость.
Сердце громом отозвалось в моей груди, стучало в венах, артериях, капиллярах. Я чувствовал его пульсацию в висках. Оно билась по всему моему телу, стремясь вырваться наружу вместе с последней каплей крови, осушив свой мясной сосуд до дна. Но боли не последовало. Я ощутил только озноб, пробегающий от макушки до кончиков пальцев ног. Исчезли крики. Погас огонь. Растворилась в воздухе ужасающая фигура. Я снова оказался здесь и сейчас.
Дождь тяжелыми каплями барабанил по моим волосам. Я почувствовал, что промок до нитки. Влажная одежда прилипала к телу, тяжелым грузом тянула меня вниз, придавливала к земле. Еще секундой позже я заметил, что опустился на колени и сижу ими в луже. Отражения в ней увидеть было нельзя – круги на воде ревниво разбивали любой образ, пытающийся там появиться. Но лужа эта была чересчур чистой. Словно стекло.