Самойлов придвинул к себе стакан с чаем, неспеша его пригубил. Затем от удовольствия громко крякнул и с явно напыщенной важностью выдавил из себя:
─ Рокотов, я тебе уже раньше говорил… Говорю и сейчас… И в этом году тебе никакая академия не светит… Капитан, ты меня понял… Не светит…
Подчиненный на категорическое заявление начальника среагировал очень спокойно. Он сейчас уже окончательно убедился, что этот чинуша с большим мясистым носом просто-напросто издевался над ним. Он вплотную подошел к столу и сквозь зубы процедил:
─ А чем Вы, товарищ полковник, объясните свое решение… ─ Затем слегка приглушенным голосом продолжил. ─ Я все равно не отступлю… Я имею право учиться в академии, как сотни других офицеров…
Напористость клерка Самойлову не понравилась. Он резко выскочил из-за стола и двинулся в сторону визитера. Двинулся неудачно. Заступил ногой за ногу и повалился на пол. Во время падения зацепил рукой небольшой поднос с электрическим чайником. Раздался горохот. Рокотов рванулся на помощь своему начальнику. Помочь ему не удалось, да, и скорее всего, в его помощи шеф не нуждался. Несколько грузный мужчина со злостью смотрел на капитана и одновременно приподнимался с полу. Приподнялся и с отдышкой плюхнулся в кожаное кресло. Виновник неожиданного происшествия стоял неподвижно и лупал невинными глазами то на начальника, то на дверь. Он все еще оставался в неведении, не знал, что ему делать дальше.
Наступила тишина. Каждый из офицеров думал о своем. Визитер не сомневался, что ему при этом начальнике не видеть очередной звездочки, не говоря уже о каком-либо повышении. Внезапная апатия на все и на вся придала ему необычайное спокойствие. Он с нескрываемым интересом наблюдал за своим шефом. В том, что он вот-вот его атакует, не сомневался. И в этом он не ошибся. За пару минут мертвой тишины, царившей в просторном помещении, полковник решил сделать все или почти все, чтобы окончательно похоронить строптивого офицера в горах Закавказья. Скорее всего, даже лучше здесь, в небольшом укрепрайоне, куда пропускали только по специальным пропускам. До турецкой границы было рукой подать…
Самойлов до боли сжал свои тонкие губы и выпалил, словно из ружья:
─ Рокотов, ну ты и дрянь, довел меня до белой горячки… Еще раз тебе повторяю… В моей дивизии тебе не будет ни звезды, ни должности…
Рокотов отреагировал без всякой подготовки, почти мгновенно. Он сделал пару шагов в сторону двери и неспеша повернулся лицом к начальнику. Затем совершенно спокойно произнес:
─ Я, товарищ полковник, Советскую Армию знаю не понаслышке. Ее неписаные законы ощущаю на своей шкуре уже несколько лет…
Сделав очень короткую паузу, он продолжил:
─ Я все равно буду обращаться по команде…
Самойлов от неожиданных умозаключений подчиненного сначала несколько поперхнулся. Затем привстал из-за стола и с ненавистью уставился на того, кто успел за короткое время изрядно попить из него крови в его же собственном кабинете. Выйти из-за стола и помахать кулаком перед носом капитана он побоялся. Он вновь опустился в кресло. Какие-либо мысли в голову ему сейчас почему-то не приходили. Он был в гневе, притом в необычайном. Желание нажать кнопку и вызвать на помощь своего заместителя, в крайнем случае, дежурного по штабу, улетучилось мгновенно, как и появилось. Он не хотел позориться из-за этого сопляка, который, без всякого сомнения, приказы и директивы по кадровой политике знал не хуже его, а может даже и лучше. Он сжал кулаки и словно ошалевший сильно завопил:
─ Я тебя, служака, сгною… Я тебя, щенок вонючий, сошлю в Афганистан…
Схватившись за сердце, он вновь прорычал:
─ Я тебя из партии выкину, сопляк вонючий…
Беспомощность начальника придала подчиненному силы. Он решил играть в жестокую игру до победного конца, до последнего издыхания. На деле это означало полнейший провал его военной карьеры. И не только это. Размышлять о чем-то другом страшном у него не было времени. Он подошел к полковнику, который почему-то закрыл глаза и откинулся на спинку кресла, и четко произнес: