1979 год. 21 марта. Среда. После завтрака Рокотова в срочном порядке пригласили к начальнику отделения. Дрогов встретил его очень сухо, без всяких эмоций. Даже не соизволил ответить на его приветствие. Не пригласил его и присесть. Пациент сделал это сам, знал заведомо, если начальник не в духе ─ предстояла головомойка. И не ошибся. Дрогов набычился, и взяв в руку карандаш, стал им сильно стучать то по столу, то по своей черной папке, лежавшей перед ним. Псих, сделав лукавую физиономию, некоторое время наблюдал за врачом. Затем он резко переменился. Его лицо стало сосредоточенным, с несколько напускной серьезностью. Он был весь во внимании к важной персоне. На какой-то миг взгляды мужчин встретились. И тут же уши приглашенного уловили:
─ Рокотов, я честно говоря, не ожидал, что ты являешься птицей высокого полета… Тобою интересовался политический шеф госпиталя…
Сильно стукнув карандашом по столу, что свидетельствовало об его нервном напряжении, он продолжил:
─ Подполковник Крышкин ─ известная личность, участник чехословацких событий… Он в нашем отделении бывает только в исключительных случаях…
Андрей слегка приподнялся со стула и с явным непониманием спросил:
─ Я не пойму, в чем меня винят? В том, что я сижу по чьей-то воле или приказу в этом заведении… Или меня скоро выпустят на долгожданную свободу?
Явный намек с подвохом симпатичного мужчины с слегка отпущенной бородой, начальнику не понравился. Он стиснул зубы, затем приподнялся с кресла и громко рявкнул:
─ Капитан, не забывайся… Я старший по званию… Я хочу сказать, что ты…
Продолжить мысль ему не удалось. Рокотов его опередил. Он выпалил мгновенно, словно выстрелил навскидку из автомата:
─ Не надо меня учить ни военному ремеслу, ни жизни… Одно я знаю четко ─ я больной. Больным политика и нотации не нужны… Особенно в психушке…
Он злорадно усмехнулся и вновь выдавил из себя:
─ Товарищ подполковник, лечите меня, остальное не Ваше дело…
Выйти вон и хлопнуть дверью, как он сделал в прошлый раз, Рокотов сейчас не хотел. Он все еще не понимал, что стряслось в психушке и почему какой-то Крышкин им заинтересовался. Он никогда не слышал об этом офицере. Смутно представлял он и руководство в военном госпитале.
После короткой паузы выстрелил в своего противника и Дрогов. К удивлению психа, сделал он это неудачно:
─ Андрей Петрович, мне не хочется напоследок ломать копья об твою умную голову… Ой, как не хочется…
Окинув взором сидевшего напротив, он еле слышно добавил:
─ Я и мои подчиненные свое дело сделали, теперь очередь за верхами…
Затем он кисло усмехнулся и стал перебирать стопку бумаг, лежавших на столе. Рокотов сильно сжал кулаки. Ему теперь все было ясно. Он быстро встал и четко произнес:
─ Товарищ подполковник… Спасибо за откровенность… Некогда тайное всегда становится явным…
Затем он улыбнулся и тут же покинул кабинет. В коридоре ему повстречался майор Колесников. Мужчины прошли мимо, не остановились. Даже не поздоровались.
Остаток дня Андрей Рокотов был в думах. Думал он, лежа в кровати, думал и в движении, когда, словно помешанный, бродил по отделению.
Чем больше он думал, тем больше приходил к однозначному выводу. В психушке ему пребывать осталось недолго. Неделю, не больше. В том, что его спишут на гражданку подчистую, он тоже не сомневался. Большие звезды нервничали, значит ─ срубят наверняка…
Заместитель начальника окружного госпиталя по политической части подполковник Крышкин, присутствуя на совещании политработников, не ожидал, что ему придется «выдернуть гвоздь» из стула. Генерал-майор Баранов очень долго и нудно агитировал подчиненных за действенную работу по пропаганде решений ХХУ съезда КПСС. Затем он стал анализировать недостатки в работе низов. Больше всех досталось начальнику политического отдела мотострелковой дивизии полковнику Самойлову. У него было два самострела, один солдат находился в бегах. Капитан Рокотов пытался ограбить магазин, сейчас на излечении в военном госпитале…
Крышкин был в явном замешательстве, когда докладчик назвав его фамилию, очень строго предупредил:
─ Товарищ подполковник… Я надеюсь, что военная медицина не допустит роста правонарушений, особенно среди тех, кто носит звезды…
Крышкин на совещаниях, как правило, сидел «на Камчатке». Сидел с общей тетрадью в руках. В ней он записывал указания старших начальников. Наиболее важные подчеркивал красным карандашом. В этот понедельник Борис Иванович долго не мог проснуться. Сказалась пьянка, был на дне рождения у подруги своей жены. У него не только давило на виски, но и страшно бурчало в животе. Услышав свою фамилию, он быстро встал и несколько оловянными глазами уставился на генерала. Затем расправил плечи, и четко сильно отрубил: