– Позвольте, милостивый государь, а вы часом не Антон Павлович Чехов? – неожиданно сказал лысый гиляк, повергнув Чехова в невероятное смущение своей неожиданно правильной русской речью.
– Да… Ммм… Я кажется не представился… Я действительно Антон Павлович Чехов, литератор, – растеряно пробормотал Чехов и подал руку, но не лысому гиляку, а его компаньону.
– Я так и знал, что это вы, – просиял лысый, на лету перехватив руку Чехова и принявшись ее нещадно трясти (похоже было, что он принадлежал к тому не слишком приятному типу людей, которые при знакомстве или прощании хватают вашу руку своей крабьей клешней и долго не отпускают, произнося многочисленные и никому не нужные любезности). – Звать меня Лухбо. Лухбо Василий Захунович, местный учитель, переводчик и краевед.
– Рад знакомству, – ответил Чехов, пытаясь освободить руку из его цепкой хватки.
– А ведь я читал ваши рассказы, и совсем недавно. Очень, очень впечатлен. И уж никак не ожидал встретить вас здесь, на Сахалине. Думал, если вдруг доведется в Санкт-Петербурге побывать, тогда, может быть, встретимся.
– Я по большей части в Таганроге живу, в Санкт-Петербурге почти не бываю.
– Вот видите, значит в Петербурге не встретились бы, а здесь, в Александровке, встретились. Кстати, познакомьтесь, это кузен мой, Кутлун. – Лухбо наконец отпустил руку Чехова и указал на второго гиляка, который давно потерял интерес к беседе и сосредоточенно пытался счистить грязь с подошвы своего сапога палочкой.
– Рад знакомству, – снова сказал Чехов, обращаясь уже к бородатому, но тот только оскалился в ответ, что, очевидно, должно было выразить взаимную радость.
Применительно к гиляку французское слово “кузен” звучало весьма забавно, и Чехов отметил про себя, что при случае можно будет использовать этот каламбур в одном из рассказов.
– Довольно большая редкость встретить в этих диких краях образованного человека. Позвольте поинтересоваться, вы по какой линии образование получили?
– Ну что вы, какое там образование, я – самоучка. Прежний учитель, царство ему небесное, меня еще мальчонкой к себе взял, я от него всему и научился, ну а потом книги стал выписывать, знаете ли, журналы…
История г. Лухбо оказалась достойной авантюрного романа. Ужасный отец продает одного из своих сыновей в услужение местному учителю. Мальчик оказывается необычайно смышленым, быстро усваивает грамоту и постигает азы наук. К двенадцати годам он проходит полный курс школьного обучения и берется за университетские книги. Вскоре он уже превосходит в знаниях своего учителя. Затем учитель умирает от грудной жабы, и мальчик, теперь уже молодой человек, занимает его место. Выясняется, что ребенок этот происходит из семьи верховного шамана своего племени, и когда отец отправляется в мир духов, к нему переходит высший шаманский титул со всеми прилагающимися к этому эзотерическими знаниями…
Рассказ Лухбо был прерван на самом интересном месте появлением телеграфиста. Граждане повскакивали со своих мест и совершенно неорганизованно, но весьма решительно атаковали дверь конторы. Прежде чем нырнуть во всеобщую толчею, Лухбо успел в весьма изысканных выражениях пригласить Чехова на чай.
Отправив письма и получив корреспонденцию из Москвы, Санкт-Петербурга и Таганрога, Чехов весь последующий день посвятил подготовке к походу вверх по реке Дуйке: собрал нехитрый провиант, забрал из починки сапоги, подготовил смену одежды, одеяла, удочки, котелок и другие предметы, необходимые в этнографической экспедиции, которая, по его расчетам, должна была продлиться недели две. Все эти действия ничуть не препятствовали разного рода размышлениям, часть из которых вертелась вокруг утреннего знакомства. Лухбо показался ему чрезвычайно занимательным господином, поскольку не укладывался ни в один из известных ему на сегодняшний день архетипов. К тому времени Чехов уже произвел перепись приблизительно трети населения острова; в результате сложилось определение нескольких категорий людей, и он, словно энтомолог, раскладывающий по ящикам диковинных жуков, соотносил каждого нового персонажа с наиболее подходящим архетипом.
Первоначально Чехов разделил весь сахалинский люд на две большие группы: свободные и каторжные. Каторжане, в свою очередь, делились на тех, кого Чехов считал настоящими злодеями – убийц, грабителей, растлителей малолетних – и на обычных людей, попавших на каторгу за какое-то незначительное преступление вроде растраты казенных денег, и на “политических”. Последние держались особняком, вели себя заносчиво и в большинстве своем были образованными евреями из местечек Малороссии. Свободные, или, как говорили на острове, вольные были представлены служивым людом – солдатами и жандармскими офицерами, несущими службу на каторге, – коренным населением острова – гиляками и айнами – и бывшими каторжанами, привыкшими жить на острове и не пожелавшими возвращаться на материк после отбытия срока. Таковых было, как ни странно, довольно немало и к их числу принадлежал, к примеру, нещадно пьющий доктор, заведующий Александровским лазаретом, единственный врач на острове. Нескольких авантюристов, прибывших на остров по своей воле, полусумасшедшего старичка-ихтиолога и пару японцев с сомнительным прошлым Чехов записал в отдельную категорию некатегоризируемых типов. Формально Лухбо являлся представителем коренного населения, но по своему социальному развитию гораздо больше соответствовал разделу “бывших каторжан”, хотя и не обладал цепкими повадками человека, прошедшего через пенитенциарную систему. Чехов решил, что Лухбо мог бы стать прототипом героя весьма интересного рассказа, а может быть, даже пьесы. Конечно, для этого надо было еще придумать увлекательный сюжет с детективной или любовной интригой.