По крайней мере, у меня есть эспрессо-машина, подумал он и утрамбовал свежую порцию кофе в тяжелом металлическом фильтре. У большинства населения на земном шаре эспрессо-машины нет.
Слава богу, позвонил телефон и отвлек его от новой экскурсии в октябрьский и ноябрьский кошмар. Звонила Кристина.
— Как ты себя чувствуешь?
— Как чувствую, так чувствую.
Точно этими же словами он ответил и матери.
— Не хочешь поехать с нами? У нас есть место в машине.
— Спасибо. Я поеду сам. Мне нужно кое-что сделать перед отъездом.
— Я себе представляю.
Что она хотела этим сказать? Есть что-то такое, что он и в самом деле должен сделать? Все вокруг понимают, что он должен что-то сделать, а сам он не имеет ни малейшего представления что именно.
— Да, да, — попытался он закруглить разговор. — До завтрашнего вечера.
— Роберт?..
— Да?
— Забудь. Поговорим при встрече.
— О’кей. Увидимся.
— Увидимся. Пока.
— Пока.
Они же все этого дожидаются, вдруг осенило его. Они дожидаются, когда же я наконец повешусь. Все до единого. И Макс из газеты, и мой психотерапевт — иначе почему же он требует гонорар после каждого сеанса? И вот теперь еще сестра… И она тоже.
Глава 4
Якоб Вильниус поднял жалюзи и достал из бара бутылку «Лафрог».[12]
— Хочешь?
— А Кельвин спит?
— Кельвин спит.
— Один сантиметр, не больше. Что там с Джефферсоном?
Кристина откинулась на спинку похожего на банан кресла от «Фоджиа» и попробовала определить, что это с ней: раздражение или просто усталость.
Или, может быть, даже не раздражение, а предвкушение раздражения. Своего рода мысленный настрой на молчаливый конфликт, который неизбежно будет сопровождать все предстоящие дни. Я должна заставить себя не обращать на это внимания, подумала она. Это смехотворно и недостойно. Оставлю душу дома и буду танцевать в общем хороводе. Я же взрослый человек. Это всего-навсего однократный раздражитель, его можно и проигнорировать.
Якоб поставил на стол два тамблера[13] и уселся напротив:
— Он звонил из Огайо.
— Джефферсон?
— Джефферсон. Он успевает в Стокгольм. Было бы очень полезно, если бы я смог встретить его за пару часов до Рождества.
Раздражение все же вспыхнуло, буквально за секунду.
— К чему ты клонишь?
Якоб посмотрел на нее, медленно вращая в руке бокал с виски. Непостижим, как кот, подумала она. Как всегда. В кривой улыбке, словно повторяющей контуры дивана, ни тени иронии. Бледно-зеленые глаза цвета утреннего моря — когда-то она буквально тонула в этих глазах. И эта показная уступчивость… Победить его невозможно. А это значит… Кристина отвела глаза и задумалась. Это значит, что вся ответственность в предстоящем конфликте лежит только на ней. Несправедливо. Она поддалась на эту примитивную уловку, или как там ее ни называй… она поддалась на нее четыре года назад. И та же самая податливость послужит причиной ее ухода. Парадоксальная мысль. И это не в первый раз. Тебе надо сниматься в кино, Якоб Вильниус. Иди сниматься в кино.
— За тебя, Кристина, — сказал Якоб и отпил глоток. — А клоню я вот к чему: американцы не возражают вложить десять миллионов в проект «Самсон». Было бы непростительной глупостью упустить этот шанс ради невыносимого семейного праздника в Чимлинге.
— Понятно. И когда же точно прилетает этот Джефферсон?
— Во вторник вечером. На следующий день днем он улетает в Париж. Так что мы вполне можем с ним позавтракать.
— Вполне можем позавтракать? Мы не вернемся по крайней мере до вечера среды.
— Да, конечно… — Он уставился на свои ногти.
Что он, считает их что ли? Все ли ногти на месте?
— Кристина… — медленно начал он. — Ты знаешь, я согласился принять участие в этом спектакле. Но, насколько я понимаю, я без всякого ущерба могу уехать во вторник вечером. Или ночью. Вы с Кельвином можете добраться поездом. Или Роберт вас подбросит. Он же в любом случае уедет в среду… приятно, что он все же приедет. Несмотря ни на что.
Приятно? И что там приятного с Робертом? Она тоже отпила крошечный глоток и пожалела, что попросила налить ей один сантиметр, а не два. Или четыре.
— Если я правильно понимаю, — продолжал Якоб, — никто не собирается сидеть за столом ночь напролет. Мы же остановимся в отеле, они и знать не будут, что я уехал пораньше. Не так ли?