Эволюционная антропология как наука появилась в 2005 г. в виде инверсионной теории антропогенеза (В. Тен, 2005, 2011, 2013). Она, как и положено науке, начала с конца: с современного человека, с его анатомо-физиологических особенностей.
А с чего должна начинаться эволюционная психология? Разумеется, тоже с конца, а не с начала, и таким концом является выявленная Декартом очевидность Я. Теория психогенеза должна начинаться с этого конечного результата развития психики, которого у наших животных предков не было, точно так же как теорию морфогенеза человека мы начинаем с очевидного: с тела современного человека.
Зарождение психологии как науки
Лейбниц, опираясь на Декарта, ввел понятие о мышлении как об интеграле, а не простой арифметической сумме, которая характеризует протяженность. Лейбниц исходил при этом из противоположности протяженности и мышления: если к протяженности применимо суммирование, то к мышлению – нет.
Лейбница часто причисляют к критикам Декарта, тогда как он на самом деле развивал картезианство. Впрочем, элемент критики тоже имел место быть: Лейбниц, в отличие от Декарта, признавал немыслимое (то, что Фрейд потом включил в понятие о подкорковых явлениях) в сфере психического, т. е. в его теории уже наметился отход от субстанциальности мышления, переход к более широкому понятию «сознание».
Впоследствии, еще нерефлективно, вместо декартова «мышления» в трудах ученых и философов стало фигурировать «сознание», по крайней мере по смыслу. Вместо «протяженности», как уже отмечено, с подачи французских материалистов стала фигурировать «материя».
«Декартова пропасть» между сознанием и материей является началом разделения наук на гуманитарные и естественные с их собственной вторичной «пропастью». В эту пропасть, штурмуемую с обеих сторон, ссыпалось великое множество теорий. С одной стороны, естественники-материалисты пытались очень просто объяснить сознание своими методами, вплоть до движения частиц. С другой стороны, идеалисты пытались не менее просто объяснить материю, исходя из Я. (Чего стоят одни «Картезианские размышления» Э. Гуссерля, которые смело можно называть «Антикартезианскими размышлениями», учитывая старания, приложенные основателем феноменологии к тому, чтобы затушевать «пропасть Декарта».)
С подачи Декарта предметом новой, нецерковной науки о психике, вместо таких понятий как дух и душа, стало сознание, а основным методом исследования его – интроспекция. Это «внутри-себя-копание» или «внутрь-себя-смотрение»; исследование «в-себе-бытия» сознания самим сознанием. Этот, с позволения сказать, «метод», впоследствии получивший название «субъективного метода» (ибо о какой объективности можно здесь говорить?), надолго стал единственным методом нарождающейся психологии.
С началом эпохи Просвещения началось повальное увлечение образованных людей анатомией. Появилось понятие «анатомический театр», кощунственное в своей основе. Художники писали картины на тему «расчлененки» (пример: шедевр Рембрандта «Урок анатомии доктора Тюльпа»). Воровство свежих трупов с кладбищ приняло характер одновременно общественного бедствия и бизнеса. Светские люди приглашали друг друга на сеансы расчленения, как на чашку чая или кофе, и кромсали трупы, попивая чаи и кофе с «конфетками». Домашний анатомический театр считался таким же элементом престижа, как раззолоченный экипаж или немыслимой высоты прическа. Шатобриан, живший в Париже на улице, ведущей к кладбищу, не мог спать по ночам. Всю ночь напролет под его окнами гремели по булыжной мостовой повозки с выкогтенными из земли трупами. Днем на кладбище везли умерших, подсчитывая затраты на похороны, ночью обратно везли свежие трупы, подсчитывая прибыли от реализации в анатомические театры. Европа уже тогда начала потихоньку сходить с ума на почве бездушного умствования и бизнеса, потерявшего совесть. Трудно представить себе подобное поведение православных людей или мусульман как массовое явление.