Выбрать главу

Необходимо пояснить столь разительное несходство оценок экспериментов Кёлера и Йеркса: «паскудная дребедень» по Павлову и доказательство «высшей идеации» и «человекоподобной речи» у обезьян по Выготскому.

Петербург в то время являлся признанной столицей мировой психологической науки. Здесь творили два принцепса психологии: Павлов и Бехтерев, каждый при собственном институте. В университете работали Введенский и Ухтомский. На Западе, как это стало ясно спустя век, были только две равновеликие фигуры: Ч. Шеррингтон в Англии и Э. Кречмер в Германии, но оба в начале 20-х годов еще не имели такого научного веса, как Павлов и Бехтерев. Великий Фрейд с учениками, среди которых были Юнг и Адлер, проходили еще по разряду широко известных маргиналов (например, В. Набоков, живший тогда в Париже, называл Фрейда не иначе как «венский шарлатан»).

Достаточно почитать труды психологов 10–30-х годов (например, Кречмера и Шеррингтона), чтобы сделать вывод о научном весе Павлова и Бехтерева в те годы на Западе. Их считали главными творцами научной рефлексологии, каковыми они и являются в действительности. Сейчас их упоминают гораздо реже, но это тоже не что иное, как гнилая идеология. Сейчас на Западе даже Менделеева не упоминают как автора Периодической системы элементов.

Благодаря мировому авторитету Павлов и Бехтерев могли выносить приговоры даже членам Политбюро. Страной тогда правил триумвират в составе Зиновьева, Каменева, Сталина. Первым считался Зиновьев. Каменев, который председательствовал на заседаниях тройки, был его верным вассалом. Зиновьев первенствовал благодаря тесной дружбе с Лениным, которой не мог похвастаться Сталин. Именно Зиновьев делил с Вождем одно соломенное ложе в шалаше в Разливе.

Он решил укрепить свой авторитет званием академика. Академия базировалась тогда в Петербурге-Ленинграде. Холуи триумвира в высоких чинах доставили его заявление о вступлении и труды в виде брошюр известного всей стране содержания. Отказа, разумеется, никто не ожидал. Павлов на глазах у комчиновников полистал труды, швырнул их на пол и спросил: «Что еще написал этот недоучка?» Академию наук перевели в Москву, присоединили к Комакадемии и попринимали всех недоучек.

Бехтерев был приглашен для врачебного осмотра Сталина, у которого неожиданно начала сохнуть рука. Московские врачи, не найдя соматических причин, посоветовали пригласить его как лучшего в мире специалиста по неврологии. Неизвестно, какой диагноз поставил Владимир Михайлович Иосифу Виссарионовичу, только он неожиданно умер сразу после возвращения в Ленинград, хотя был совершенно здоров и собирался ехать с докладом на конференцию за границу.

В Петербурге в 20-е годы выносились приговоры, к которым прислушивался весь мир. Американские бихевиористы со всей их нахрапистостью и изобретательностью по сравнению с русскими и европейскими школами выглядели как явление ювенильное.

Подобное зародилось и в Москве. Группа молодых энтузиастов, не утомленных серьезными учениями, задалась целью создать новую, марксистскую психологию. Признанным главой новой школы являлся Л. Выготский. «Старую психологию» они считали балластом, который заслуживает только одного: быть сброшенным с корабля современности.

Отношение к петербургским корифеям в мире прекрасно иллюстрируют мемуары советского посла в Англии А. М. Майского.

«В июле 1935 г. Лондон посетил знаменитый ученый Иван Петрович Павлов. На втором Международном неврологическом конгрессе он прочитал доклад о типах высшей нервной деятельности в связи с неврозами и психозами, который вызвал тогда большие отклики в научных кругах различных стран. Приезд Павлова стал настоящей сенсацией не только для конгресса, но и для печати и общественности. Корреспонденты встретили Ивана Петровича уже в Дувре и по дороге в Лондон в поезде подвергли великого ученого самому подробному журналистскому «допросу». На вокзале Виктория в Лондоне Павлова опять ожидали пресса, фотографы, представители советской колонии, друзья и знакомые. Он был несколько утомлен с дороги, с какой-то очаровательной беспомощностью отбивался от наседавших на него журналистов, и мне в конце концов пришлось прийти ему на помощь, поспешно усадив его в ожидавший нас посольский автомобиль. Когда мы были уже вне вокзала, Иван Петрович весело рассмеялся и воскликнул:

– Ну, вот теперь я спасен! Можно немножко вздохнуть и отдышаться.

На следующий день после приезда Иван Петрович дал интервью лондонской прессе. В большом зале посольства собрались английские журналисты». (Майский, 1980. С. 194.)

Есть ли в современной России хоть один ученый, чей визит в Лондон вызвал бы сенсацию, чтоб туземцы вот так забегали? Последним великим ученым России, к которому приставали иностранные журналисты, правда, не столь массово, была Наталья Петровна Бехтерева.