Специалисты поднимались один за другим и, в общем, подтверждали всё то, о чём говорил Девяткин, который перед этим зачитывал их же заключения.
— Хватит! - вновь перебил Ганцевич. - Мы это уже слышали. Теперь вернёмся к самому началу. Насколько я понял, вы не считаете заболевание Гусева опасным в смысле его распространения. Удалось ли выяснить, что это за заболевание и чем оно было вызвано? Можем ли мы говорить о потенциальной возможности бактериологического, психотропного или другого, ещё неизвестного нам оружия или же воздействия? Как далеко удалось продвинуться в этом направлении? Всё ли сделано? Сколько времени понадобиться для дополнительных исследований? Может ли Гусев приступить к работе?
Казалось, что речь Ганцевича состоит из одних вопросов. Начмед несколько раз порывался начать отвечать, но вопросы сыпались дальше и врач счёл за лучшее предоставить Ганцевичу возможность выговориться. Наконец, когда вопросы иссякли, начмед поднялся и начал пояснять:
— Нам, к сожалению, не удалось установить причину весьма странной и необычной комы Гусева, если можно так выразиться в данном случае. Мы столкнулись с совершенно новым и необъяснимым явлением. Ни в практике, ни в литературе мы не встречались ни с чем подобным. Это явление не столько медицинского, сколько биофизического и биохимического порядка.
— В смысле? Уточните, - насторожился Ганцевич.
— Здесь ближе, пожалуй, истории о йогах, ясновидящих и тому подобное. Это первое, что приходит в голову после знакомства с документами. Вместе с тем я считаю необходимым провести обследование Гусева в Москве, в центральном госпитале ФСБ. Хотя мы и провели все необходимые исследования, но… Уровень специалистов в Москве повыше и, вполне возможно, что они увидят то, чего не увидели мы.
— Но, если вы провели все исследования, зачем везти Гусева лично - можно послать пакет документов?! - возразил Ганцевич.
— Может понадобиться что-то ещё - это будет ясно на месте, - пожал плечами начмед.
— Пока подготовьте пакет документов для отправки в Москву, а там - посмотрим. Сегодня после обеда Гусева необходимо выписать.
— Но.., - попытался возразить начмед.
— Вы всё же не успели провести какие-то исследования?
— Нет - успели…
— Тогда - выписать. При выписке сообщить, что не подтвердились опасения обнаружить… Придумайте что-то в этом роде - не мне вас учить. То же самое отразите в сопроводительных документах. Ещё раз предупреждаю вас о значительной степени секретности обсуждаемой здесь информации. Запрещаю обсуждение состояния здоровья Гусева с любыми непосвящёнными лицами. Вопросы есть? Все свободны! - Ганцевич поднялся, давая понять, что разговор закончен.
— А вы, Артём Фёдорович, задержитесь! - попросил Ганцевич Вишневецкого.
Когда они остались одни, Ганцевич, пристально глядя Вишневецкому в глаза, пояснил:
— Постоянно следите за Гусевым, но пока без лишнего шума. Об этом знаете только вы и Мухин. Мне не нравятся так называемые “случайные совпадения”, особенно когда их становится слишком много. Взрывы у вас в УКГБ, автокатастрофа, болезнь Гусева… Я думаю, что между всем этим есть какая-то связь. Я чувствую чьё-то едва уловимое присутствие. Ваше мнение?
— Я с вами согласен, - кивнул Вишневецкий. - Все эти происшествия как-то связаны друг с другом. Возможно, здесь не обошлось без постороннего влияния.
— Все материалы о расследовании взрыва в здании УКГБ и автокатастрофы передавать мне сразу же лично.
— Понял. Разрешите идти?
— Идите, - разрешил Ганцевич. - Заберите Гусева с собой.
Вячеслава выписали после обеда. Ещё утром Гусев нигде не мог отыскать Девяткина, а после обеда, когда Вячеслав уже решил, что проведёт католическое рождество в госпитале, Девяткин объявился сам и сообщил, что Гусева выписывают.
— Ну и к какому выводу вы всё же пришли? - поинтересовался на прощание Гусев.
— Единого мнения нет. Все анализы и результаты обследований - хоть в космос лети! Возможно, сказалось общее переутомление организма - что-то вроде крепкого сна. Это, хотя и очень редко, но бывает. Так называемый “краткий летаргический сон”. Если откровенно, то я с таким случаем ещё не сталкивался, - охотно пояснил Девяткин и улыбнулся.
Гусеву это не понравилось. Он по собственному опыту знал, что чаще всего улыбка является признаком неискренности:
— У меня не будет проблем с работой?
— Думаю, что нет. По крайней мере, результаты обследований не дают никаких оснований для подобных опасений. Да, едва не забыл - внизу вас ожидает ваш руководитель. Он заехал проведать вас, а я ему сказал, что выписываю вас, вот он и попросил передать, что возьмёт вас с собой в Витебск на машине.
“Неужели Мухин заехал?! - насторожился Гусев. - Что-то здесь не то”.
Попрощавшись с соседями по палате, Гусев спустился вниз и надел свой костюм, привезённый Романенко взамен разрезанного. Поверх Вячеслав набросил кожаную куртку на меху - ту самую, в которой он пришёл на день рождения к Сосновскому. Выйдя в холл, Вячеслав сразу же увидел Вишневецкого. Тот стоял спиной, но не узнать его было просто невозможно. Гусев подошёл ближе и поздоровался:
— Здравствуйте, Артём Фёдорович.
Вишневецкий обернулся и, протянув руку, без особых эмоций заметил:
— Выздоровел? Хорошо. Я тебя в Витебск подброшу, раз по пути. На службу тоже пора - Романенко с Сосновским без тебя с Калиной и Барловским замучались уже. Так что сразу и приступишь к работе.
— Прямо сегодня?
— Зачем сегодня - после праздников. Ну - готов? - нетерпеливо спросил Вишневецкий.
— Готов, - кивнул Гусев.
— Тогда поехали, чего зря время терять! - сказал Вишневецкий и, не оглядываясь, пошёл к выходу.
“Вишневецкий не в духе, но это даже к лучшему, что он не стал изображать радость. Да и с Калиной и Барловским не всё так просто. Значит, я преувеличил интерес к собственной персоне. У страха глаза велики! Ну да ладно - всё пока не так уж и плохо, но надо быть осторожнее”, - решил Гусев, направившись вслед за Вишневецким.
В Витебск приехали около десяти вечера. Вишневецкий большую часть дороги дремал и лишь перед самым Витебском, окончательно проснувшись, расспрашивал Гусева про госпиталь, но делал это больше для поддержания разговора, а не потому, что это было ему действительно интересно. Гусев рассказал пару забавных случаев, и они попрощались у самого дома Вячеслава, куда его отвёз Вишневецкий.
Впрочем, Вячеслав и не ждал от шефа излишней разговорчивости и был даже рад, что тот не тревожил его большую часть поездки, дав возможность побыть наедине со своими мыслями.
Поднявшись к себе, Гусев открыл дверь и вошёл внутрь. Раздевшись, Вячеслав зажёг в зале свет, опустился на диван и оглядел своё холостяцкое жилище. Везде лежал слой пыли. Не “многовековой”, но вполне заметной, будто бы Вячеслава не было дома пару месяцев. “Может быть, время и в самом деле течёт своим чередом?” - грустно улыбнулся Гусев и, поднявшись, подошёл к “стенке” и провёл по полировке выступающих снизу ящиков пальцем, оставляя на слое пыли чёткие, блестящие следы-борозды. Взглянув на своё отражение в зеркале, отсвечивающем за посудой, Гусев вздрогнул - ему показалось, что оттуда выглядывает лицо старика. Вячеслав вспомнил, что читал о чём-то подобном в каком-то фантастическом романе и, выбежав из зала в прихожую, судорожно подскочил к стоящему там большому трюмо. У него тут же отлегло от сердца - из-за зеркала на него испуганно взирал хмурый, небритый, хорошо знакомый субъект. Через мгновение субъект расплылся в улыбке, и Гусев вернулся в зал. “Так и сдвинуться можно!” - подумал Вячеслав и, на всякий случай, вновь подошёл к “стенке”. Отражение за посудой было самым обычным. Подмигнув субъекту за посудой и одновременно получив приветственное подмигивание от него, Гусев вернулся на диван. Вячеслав хотел посмотреть телевизор, но раздумал и вновь обвёл комнату взглядом. Неожиданно ему стало страшно одиноко и неуютно. На мгновение Вячеславу даже показалось, что он остался в полном одиночестве посреди бескрайней и огромной вселенной, но затем он устыдился своей минутной слабости. “Едва не начал ныть - один, позабыт, позаброшен… Да радоваться надо, что позабыт, и можно хоть Рождество провести спокойно. Как запряжёт Вишневецкий с утра во вторник на работе, так мало не покажется!” - обругал себя Гусев, но и эти аргументы не возымели должного действия.