Но как бы ни механизировалось производство и не обезлюдевали цехи-автоматы, роль человека - оператора такого производства - отнюдь не уменьшалась. Она, конечно, изменилась и стала даже более ответственной. Представим себе по-дилетантски управление автоматизированным производством, как удобное сидение у пульта и нажимание нужных кнопок. Спрашивается: если мы научили машины очень многим сложным процессам, то почему им нельзя поручить и нажимание кнопок? Значит, это непростой, ответственный, интеллектуальный процесс. Так кибернетика выдвинула вторую проблему - информационной связи "человек - машина", проблему человека-оператора, который должен дружить с машиной, понимать ее, срабатываться с ней. Этим занимается инженерная психология, возникшая на стыке кибернетики и традиционной психологии.
И теперь вполне логично появление третьей проблемы: "человек - человек". Парадоксально, но факт, что в больших системах управления, элементами которых являются множество людей и множество машин, информационная связь "человек - человек" оказалась наименее изученной и наименее управляемой.
Впервые серьезно об этом заговорили в 1970 году на конгрессе в Намюре, отнеся проблему человека и отношений между людьми к третьей научно-технической революции. Почему третьей?
Первая связана с классической промышленной революцией прошлого века, о которой мы в общем-то знаем. В это время наука (а точнее - ее прикладные области) перестала быть уделом профессоров и вошла в сферу насущных интересов общества. Вокруг профессии инженера был возведен ореол почтительного уважения и даже некоторой романтики. Певец той эпохи - Жюль Верн, так удивительно переплетавший технически-действительное с желаемым. (Кстати сказать, если читатель думает, что живет в век техники, то он ошибается. Техническим был все-таки XIX век, а XX - административный, когда, как любят говорить наши управленцы, царство техники подчинила себе конторская империя. И если мы этого не замечаем, завороженные техническим прогрессом сегодняшнего дня, что ж, может быть, в этом и заключается особенность - если не трудность - нашего роста.)
Вторая научно-техническая революция совпала с появлением кибернетики, когда уже стали говорить не столько о механизации, сколько об автоматизации, и не столько о технике вообще, сколько о вычислительной технике. Постепенно рассеялось пренебрежительное отношение практиков к так называемой "чистой" науке - фундаментальным исследованиям. Хороший урок этому дали полеты в космос и возросший престиж астрономов. Передовые отрасли народного хозяйства стали охотнее вкладывать средства в фундаментальные исследования, видя в них свое обеспеченное завтра.
В это время был поднят престиж математики, которая снялась с давно занимаемых ею позиций, именуемых точными отраслями знания, и вторглась в неведомые для нее отрасли. Сначала это произошло с химией и геологией, потом с биологией и медициной и теперь происходит с общественными науками.
Однажды в Москве, на научной конференции, посвященной применению технических методов в археологии, кто-то из участников патетически заявил: "Товарищи! Все мы пришли в археологию, потому что в школе не любили математики. А теперь она догнала нас".
Нельзя сказать, чтобы такая экспансия проходила гладко, без коллизий с обеих сторон. Во-первых, нашлись ученые, которые упрекали математиков в замашках чуть ли не оккупантов, доказывали, что в неточных науках математические методы не нужны, а даже способны принести вред. Плохое быстро забывается, но ведь совсем недавно можно было услышать подобное из уст известных экономистов, ратовавших за экономику под флагом арифметики.
С другой стороны, такой переход не мог не потрясти основ математики. До сих пор математика занималась только хорошо организованными системами (астрономия, физика, машиноведение). Здесь применялся детерминистский подход, выражаемый в известном аргументе: "Что же вы хотите - это доказано математически и даже выведена формула!" Попробуйте на это возразить. Детерминизм властвует до сих пор в школьных задачниках, на последних страницах которых приводятся однозначные ответы на задачи.