Дотоле окаменевшие старейшины, возбуждённо свистя, придвинулись. Ронин в панике подхватил кошку, готовый бежать, пока это ещё возможно.
Но уже со всех сторон к нему тянулись крючковатые пальцы.
— Останься! Не уноси божественное существо!
Божественное?! Впрочем, когда-то и на Земле, у египтян, кошка была священным животным.
Пронзительная догадка осенила Ронина. Все камешки загадочной мозаики стали на место — и то, почему никто не заботился о хранилищах, и то, почему селение пировало в разгар жатвы, и то, почему просыпанную человеком пищу сочли искупительной жертвой, и даже то, почему старейшины внезапно отбросили витиеватость, — такой язык негоден в решительную минуту.
Все равновесие жизни основано на сдерживании одного вида другим, а на этой планете не нашлось кошки, которая бы последовала за мышами, когда те освоили закрома и житницы. И это стало началом конца, потому что чем больше оказывалось пищи, тем энергичней плодились микки-маусы… Конечно, с ними боролись упорно и долго, но крылатых, прожорливых, всепроникающих паразитов было столько, что у мальтурийцев опустились руки. Невозможны стали запасы и накопления, бессмысленно было улучшать хозяйство, и ход истории замер.
Ошеломлённая криками, Дики шипела и вырывалась, стремясь вскарабкаться Ронину на плечо. Надо было срочно успокоить старейшин. Надо было немедленно избавить Дики от участи божества.
И ещё надо было спешно вывести породу мальтурийских кошек.
© Д. Биленкин, 1976.
Владимир Михайлов
ИГРА В ЗВУКИ
Когда в вечерний час отдохновения и мечтаний человек уходит из реальной жизни — не насовсем, разумеется, но лишь на то время, пока звучит Девятая «Крейцерова» Людвига ван… и когда во время вполне ожидаемой паузы между «Адажио состенуто» и «Темой с вариациями» в сознание слушателя совершенно неожиданно вторгается звук столь же громкий, сколь и немузыкальный, здесь и сейчас совершенно неуместный и нимало слушателем не спровоцированный — этого, поверьте, оказывается совершенно достаточно для того, чтобы вывести человека из себя и заставить его совершать действия нелогичные, не оправданные и, возможно, даже недостойные, о которых впоследствии можно будет только пожалеть. Поступки, которых человек от самого себя никогда не ожидал, да и никто другой не предполагал тоже.
Вообще-то немузыкальных звуков возникло два. Но первый не привлёк внимания слушателя Девятой: то было привычное кошачье мяуканье, сперва деликатно негромкое. Кот просто хотел выйти. Однако его хозяин, поглощённый ожиданием «Вариаций», пропустил просьбу четвероногого мимо ушей. Кот повторил — и на сей раз громко и выразительно, как это умеют оскорблённые и ограниченные в своих естественных правах коты.
И он тоже остался неуслышанным. И не только потому, что пошла «Тема». Потому что второй, куда более громкий и явно посторонний звук, как бы явившийся продолжением кошачьей жалобы, просто заглушил все прочие.
Может быть, впрочем, и второй звук — сопровождавшийся к тому же яркой и протяжной вспышкой за окном, куда более длительной, чем если бы то была заурядная молния — сам по себе и не заставил бы Зенона Птича отреагировать на происшедшее так бурно, как это произошло в действительности. Согласитесь, однако же: если непосредственно вслед за столь грубым вторжением в сознание, только что пришедшее в столь полную гармонию с великой музыкой, что человек бессознательно, в знак высшего восторга, сам начинает издавать какие-то невнятные, бессмысленные возгласы (а именно такие звуки и вырвались только что из уст меломана), если, повторяем, чуть ли не в тот же миг происходит ещё одно нарушение порядка — а точнее, если Кузя, ваш кот, друг жизни и поверенный души, благовоспитанный и многоопытный, и сам разражается на этот раз уже громчайшим и дичайшим мявом, какого Зенону не приходилось слышать ни разу за почти десять лет мирного сосуществования нормального человека с представителем таинственного мяукающего народа; и ещё более: если достойное четвероногое тут же, без малейшего разбега, совершает небывалый прыжок, собственной массой распахивает дверь и исчезает в густой мгле — даже человек с устойчивой психикой окажется не в состоянии сохранить высокомерное спокойствие и спокойно вернуться к вот уже зазвучавшей Второй части. Даже такой спокойный и уравновешенный, сдержанный и разумный, каким, без сомнения, и являлся уже названный нами почитатель классической музыки.