С этими словами Том удалился. Я направился к бару за пивом, потом сел, чтобы ознакомиться с программой
и решить, как мне спланировать свой день. Моя миссия заключалась в том, чтобы смотреть представления.
Неплохая миссия, бывает и хуже. Я живо раскрыл программу на первой попавшейся странице и пробежал
глазами краткое содержание одного из спектаклей.
«Смерть есть смерть, но и жизнь — смерть! Вы уже мертвы! Или умираете от чего-то! В жизни много что
несет смерть! Жизнь — это борьба; горе — омут, в котором вы тонете. В мире процветают безрассудство и
жестокость любви. Безумие борьбы. Победа смерти».
Пожалуй, необычный спектакль и вместе с тем очень страшный. Но нам вряд ли подойдет. Хотя, уверен, я
сумею найти что-нибудь подходящее.
Я перевернул страницу.
«Мы вместе, и все же вместе мы не можем быть. Вместе и сообща они все как один. Но вместе и сообща они
стремятся постичь не суть единства, а общность двойственности... суть пьесы, состоящей из двух частей,
сведенных воедино и представленных как одно целое. Физическое и метафорическое в одном флаконе».
Я решил, что лучше съем запеченный картофель.
Но только я хотел встать, кто-то шлепнул на стол передо мной рекламный листок.
— Хотите посмотреть интересное шоу?
На меня с надеждой в глазах глядела девушка с афрокосичками на голове и блестками на лице.
— Да, — ответил я.
— «Золоченые шары», пять тридцать. «Скотсмен»64 присудил нам три звезды.
— Впечатляет, — сказал я. — Необычный спектакль?
— Про надежду, любовь, предательство, насилие и смерть.
— Ну да, обо всем понемногу, — заключил я.
— Ну... главным образом про предательство, насилие и смерть.
— Хмм. Вообще-то я ищу что-то более... легкое.
— Это очень легкий спектакль, — заверила меня девушка. — И очень смешной.
— В самом деле?
— И да... и нет.
Я глянул на часы. Пять вечера. Как раз успею поесть, подумал я. Заскочу в «Темптинг Татти» на Джеффри-
стрит, а потом, сытый и довольный, отправлюсь смотреть спектакль, который буквально через несколько минут
девушка охарактеризовала как воистину веселое представление. Я сложил рекламный листок, сунул его в
карман и поблагодарил девушку, но только собрался встать из-за стола, как до меня, теперь уже с другой
стороны, донеслись слова:
— Привет. Хотите посмотреть интересный спектакль?
О Боже.
Рекламные листки. Помилуй меня, Господи.
Мне удалось унести ноги из театра «Плезанс» всего лишь с шестью проспектами в кармане, но теперь,
приближаясь к Ройял-Майл65, я увидел их.
Распространителей рекламы. Они были всюду. Словно огромная стая свирепых волков.
Я уж и забыл, каким бывает Эдинбург. На один месяц весь мир стекается в этот город, где в это время
проводится крупнейший на планете фестиваль искусств. Здесь идут тысячи спектаклей, и каждый показывают
более двадцати пяти раз. Нужно продать огромное количество билетов. И их пытаются продать огромное
количество распространителей рекламных листков.
В воздухе витало безумие. Куда ни кинь взгляд, на целые мили вокруг одни только распространители...
распространители с рекламными листками. Некоторые выряжены под собак, другие — под балерин, один
изображал гигантское смеющееся яблоко. Они надвигались на меня со всех сторон. Я испытывал такой же
ужас, как в Лондоне, когда видел членов благотворительных организаций в нагрудниках, но эти
распространители, напирая на тебя, даже не удосуживались придумать какой-нибудь благовидный предлог
вроде «Это ради детей. Простите, я имею в виду комиссионное вознаграждение».
«Хотите посмотреть интересный спектакль? Десять минут девятого в Общественном центре. Это примерно...»
«Ищите, что бы посмотреть? «Клоунада» и «Русские танцы»! Шесть сорок в...»
«Не желаете послушать про мое представление? Яркий спектакль с одним персонажем — женщиной. О...»
Опустив голову, я быстро шагал по Ройял-Майл, хватал каждый листок, который мне предлагали, распихивал
их по карманам, наблюдая, как свободное время, которое у меня могло бы быть в Эдинбурге, растворяется
буквально на глазах. Я также начал сознавать, что если хочу пережить этот фестиваль, то должен быть очень и
очень осторожным, — тщательно разрабатывать свои маршруты на то или иное время дня. Иначе я стану
первым человеком, которого раздавили насмерть тысячи рекламных листков. Я решил, что мне нужно сесть со
своим дневником и придумать, как посмотреть по возможности больше спектаклей, разрекламированных в
тех проспектах, что у меня есть. А потом придумать, как бы мне не набрать новых рекламных листков. И как
объяснить людям из Би-би-си, чем я руководствовался в выборе спектаклей, которые ходил смотреть? За это
они мне платят?
Наконец я добрался до ресторана «Темптинг Татти», где поел запеченный картофель с сыром. А потом пошел
смотреть спектакль о светлой стороне насилия.
Было поздно. В баре Общественного центра я делился впечатлениями с Томом.
— Ну как? Что посмотрел?
Я сделал глубокий вдох.
— Неприятную пьесу о предательстве и смерти, яркий спектакль о поисках собственного «я» в мире
безликости с одним-единственным персонажем — женщиной, клоунаду и ночное шоу оригинального жанра,
поставленное неким неумелым голландцем. Аты?
Том прикинул в голове.
— Росса Ноубла66.
Я довольно быстро составил свой план работы в Эдинбурге и был вполне доволен собой. Я заметил, что в
газете «Скотсмен» ежедневно печатается рубрика «Пять спектаклей, рекомендуемых для просмотра». Это,
решил я, и будет моя система. Буду смотреть то, что рекомендовано, если позволит расписание, и
одновременно посещать спектакли, представленные в проспектах, которые я набрал. Я также разработал новую
систему защиты от засилья распространителей рекламных листков. Конечно, это не совсем в духе Согласного,
но я не нанимался по 18 часов в день сидеть в крошечных темных залах, наблюдая, как американские студенты
инсценируют Шекспира в стиле «бхангра»67. Так что за систему я придумал? Я купил пару дешевых черных
наушников фирмы «Аргос» и постоянно носил их в кармане, решив, что, при виде распространителей, сразу
буду их надевать, и те поймут, что лезть ко мне бесполезно, ибо я погружен в мир громкой непроницаемый
музыки. Система «ниппель», думал я, не подведет.
Увы, подвела.
— Что сегодня смотрел? — поинтересовался Том вечером следующего дня, когда мы опять встретились в
баре Общественного центра.
— Пьесу о голоде, полуторачасовой монолог о пенсионной книжке, выступление канадской танцевальной
труппы, которая, по-моему, вышла на сцену с перепоя, выступление одного мужика, который просто сидел и
говорил, что мы должны размышлять, «Оксфорд-ревю»68 и каких-то ребят из Невады, исполнявших пьесу
Шекспира в стиле «бхангра».
Я очень устал, и вид у меня был утомленный.
— А ты?
Том показал мне билет.
— Адама Хиллза69.
О.
— Как насчет завтра, Дэнни? Наметил что-нибудь?
— Да, — с трудом произнес я. — И билеты купил. На семь спектаклей. Пять из тех, что рекомендует «Скот-
смен». Первый в десять.
— Семь спектаклей, — изумленно выдохнул Том. — Ничего себе.
— А у тебя какие планы? — спросил я.
— Даже не знаю, — отвечал он. — Думал, может, передохну.
Разумеется, была еще одна причина, побудившая меня с энтузиазмом погрузиться в круговерть
Эдинбургского фестиваля. Пока я тихонько сидел в глубине паба, наблюдая выступление артистов Баварского