В таком случае, если человечество вдруг захочет изучать мир достаточно эффективно, ему следует стать единым коллективом. Для этого придется преодолеть чувствительную природу — что сделает людей чем-то большим, чем они есть сейчас. Иначе говоря, человек должен исчезнуть.
Мысли сочинялись в голове, и за одно мгновение я словно прочувствовал все, что когда-либо пришлось пережить.
Небо клубилось огромными тучами, отражаясь в зеркальной поверхности темно-серого мрамора, который заполнял собой все, что я видел до самого горизонта. Мрачное и безграничное пространство давило мертвой пустотой.
Где я? Что это за место?
Я ощутил чье-то присутствие. Неприятный холод пробежался по моему телу. Обернувшись, я увидел существо, внешне походящее на меня. У него были черные бездонные глаза.
Меня охватил сильный озноб и страх сковал сердце. Когда существо, представшее передо мной, начало подходить ближе, я не выдержал и закричал:
— Прочь! Не подходи! Уйди!
Попытавшись убежать, я с ужасом для себя обнаружил, тело больше не слушалось меня.
Существо подошло ко мне и попыталось коснуться. Я продолжал кричать и пытаться сдвинуться с места. Мое сердце должно было вот-вот выпрыгнуть, как…
Я очнулся, жадно хватая воздух. Протерев рукою вспотевший лоб, я, еще не до конца отойдя от кошмара, с тревогой осмотрел свою комнату. Она казалась мне ненастоящей, фальшивой, словно воссозданной из моих давнишних воспоминаний — хотя я и не понимал, почему так. Старый, местами затертый до дыр ковер-дорога, который давным-давно нужно было сменить, лакированный коричневый шкаф для одежды, рабочий стол у окна, тумба с книгами — все это мое, по крайней мере, когда-то было моим.
Лампа на столе горела желтым светом.
Я всегда считал, что мое детство было на удивление удачливым, но сейчас я вспомнил то, что, по существу, не забывал, но к чему привык настолько, что начал воспринимать как неизбежность, данность и обыденность. Меня постоянно мучили кошмары. Спокойно заснуть я мог только со включенным светильником. Я видел монстров, жуткие случаи из новостей, смерти родных и близких. Беспокойные сновидения посещали меня едва ли не каждую ночь.
На столе в стопке лежали три учебника за седьмой класс. Голову наполнили горькие воспоминания, ведь именно в этот период моя жизнь начала кардинально меняться.
Я услышал шорох позади и обернулся посмотреть. Передо мной стоял я. Я, но на четыре года младше. Он, то есть я из прошлого, выглядел сонным и раздраженным. Тринадцатилетний мальчик, проигнорировав мое присутствие, недовольно протер глаза и подошел к своему рабочему столу, выключить светильник. За окном показалось утреннее солнце.
Внезапно все вокруг словно зарябило и мне явилась иная картина.
Это был все тот же день. Сейчас, судя по висевшим над письменной доской часам, было время обеденного перерыва. С досадой для себя, я вспомнил, что в данную минуту происходило на футбольном поле общеобразовательной школы, где я учился до поступления в лицей.
Я пошел по знакомым коридорам, ловя косые взгляды учеников. Ничего не изменилось.
На дворе была весна. Я чуял приятный запах цветущей сирени, растущей на школьной территории, хотя он, как и все вокруг, казался мне ненастоящим.
У поля скопилось достаточно много ребят, среди них были и мои одноклассники, и парни постарше. Только девочки держались подальше от ревущей толпы.
Сейчас там, за занавесом человеческих тел, за гулом людских воплей радости и озлобленности, происходило то, что позволило мне наконец-то отделиться от общества, в котором я благополучно существовал тринадцать лет.
Это была драка.
И, наверное, можно было бы сказать, что мальчишеские драки в таком возрасте — обычное дело, оправдав происходящее, если бы только не причина, из-за которой тринадцатилетний я сейчас колотил своего противника.
Последние несколько месяцев, если говорить о периоде четырехлетней давности, я много рассуждал о себе и о своем месте в этом мире. Я менялся и отдалялся от людей, хотя и поддерживал контакты со своими знакомыми. И чем больше я размышлял, тем шире становилась пропасть между мной и моим окружением. В конце концов, я начал испытывать неприязнь к тем, кого считал друзьями и враждебность к тем, кого называл знакомыми.
Жизни моих одноклассников казались мне пустыми и убогими. Я постепенно пропитывался ненавистью к людям вокруг: к Кате, которая хотела стать художницей, к Саше, который был полным кретином без какого-либо стремления получать знания, к Лизе, с ее вычурно накрашенной рожей — все они казались мне ублюдками, которые тратят свое время впустую. Хотя тогда я не был готов ответить на вопрос касательно того, что именно заслуживает времени. Скорее всего, в этот период я просто сошел с ума, озверел от понимания того, что мир вокруг меня был нелеп и глуп, что люди тупые уроды, не желающие думать, что врожденный индивидуализм делает нас порочными и убогими.
Тогда в моей голове царила мысль о том, что покуда человек будет в большей степени обращен к самому себе, то в мире продолжатся конфликты интересов, которые приводят к самым разным проблемам. Мне казалось, что даже самые безобидные вещи, которые требовали человеческого внимания, но не относились к познанию мира и налаживанию общества, приводили ко всему тому убожеству, которое представляло собой человечество. Я возненавидел людей за то, что они — люди, возненавидел за то, что они неспособны уделять время окружающим, за то, что они поглощены своими жалкими желаниями, за то, что вся эта человеческая суета делала мир убогим. И я возненавидел себя за свои чувства и за то, что я — человек.
Я не оправдываю себя и не говорю, что отличаюсь от других людей. Даже несмотря на то, что я уже тогда имел взгляды не схожие со взглядами моих сверстников, глупо будет отрицать, что моя модель поведения была не такой, как у окружающих.
Это был первый день, когда я подрался исходя из желания отстоять свою идею. Сама сущность моего противника, — не важно даже какой конкретно она была, — сущность индивидуалиста спровоцировала меня настолько, что я сорвался и затеял драку.
Толпа ликовала. Я слышал смех и провокационные вскрики, мотивирующие продолжать. Тринадцатилетний я был яростен и неумолим, ничего не могло меня остановить в тот миг. Я помню это ужасное и манящее чувство ненависти, которое на долгие годы основательно укрепилось в моем сердце. Эта ненависть была над любовью, над жалостью, над разумом.
Когда к полю выбежали завучи и учителя, толпа начала быстро рассасываться.
Скоро никого не осталось. Никого, кроме меня, смотрящего в небо с радостной улыбкой ликующего человека, и меня, который наблюдал за дракой. Я сочувствовал прошлому себе, ибо этот я, празднуя победу, еще не знал о том, на какую участь себя обрек, и сочувствовал нынешнему себе, ибо, по существу, мне так и не удалось искоренить свою ненависть.
Внезапно юноша, стоящий на щебенистом покрытии школьного поля, где мгновение назад происходила ожесточенная драка, взглянул в мою сторону. У него были черные глаза. Я оцепенел от ужаса и осознания того, что вновь был обездвижен. Существо подошло ко мне и сжало мое горло своими руками.
Я очнулся под треск горящего в костре дерева. На дворе стояла ночь. Мое пробуждение заметил Канеки, который, однако, ничего не сказал.
Приподнявшись, я потряс головой и начал осматривать свое тело. На нем не осталось ни царапины, хотя одежда и рядом лежащие латы были повреждены способностью самурая.
Что за черт?
— Что случилось? — осипло спросил я у Дениса.
— Полагаю, это тебе стоит ответить. Все испугались, когда Ямадо пригвоздил тебя к земле.
В голове царил хаос. Воспоминания складывались в мутную картину из того жуткого ощущения среди кромешной темноты и момента, когда я увидел приплюснутого к земле самурая.
— Что с Ямадо?