— Пульс ничего. Михаил Илларионович. Значит, прободная?
— Да, к сожалению, — Чуднов заволновался. Его круглые плечи вздрагивали.
— А вы знали, что он язвенник? — спросила Екатерина Ивановна.
— Не знал, но догадывался.
— А я знала. Он ото всех скрывал, а со мной советовался, — разоткровенничалась Екатерина Ивановна. — Как он страдал от этой язвы! А скрывал умело. Кроме вас, наверно, никто и не догадывался. Вечно врачи болеют не как люди.
Екатерина Ивановна поискала кого-то глазами:
— Игорь Александрович здесь! Я так и знала. — Наклонилась к его уху и для него одного, тихо-тихо, с укором: — Что же не вы оперируете, а?
Чуднова передернуло, и он пробубнил:
— Никаких «что же». Прирожденному хирургу и карты в руки.
Юрка был поглощен работой и, казалось, ничего этого не слышал. Он заканчивал обезболивание новокаином. Действовал смело, уверенно, несмотря даже на что-то, что все время отвлекало его. Еще немного, и я готов был отбросить все свои предубеждения и поверил бы, что он и взаправду настоящий парень, прирожденный хирург. Я ждал, я хотел этого.
Он отдал Жене шприц из-под новокаина и попросил скальпель.
Женя подала. Холодный, бесстрастный, отточенный до блеска металл. Он будет резать все, что попадет под его лезвие. Ему все равно.
Я пристально следил за рукой Гринина. Я видел, как Гринин большим и указательным пальцами левой руки натянул коричневую от йода кожу, как он между пальцами приложил к ней лезвие скальпеля. Примерился еще раз. Нажал и потянул скальпель на себя.
Края раны разошлись, струйками побежала кровь. Я салфетками промокал ее. Каша промокал тоже. Скальпель отлично делал свое дело. Он мастерски проникал в ткани. Ни одного лишнего движения. Только то, что надо, только так, как надо. Хорошо! Хорошо, Юрка!
Но вот скальпель остановился. Гринин положил его на простыню.
Пальцы мелко вздрагивают. Голова опустилась. Он смотрел в пол. Вот Гринин покачнулся, и я испугался, что он упадет. К нему подбежала санитарка.
— Я… не могу… я… не смогу, — тихо проговорил он, приложив левую ладонь к разгоряченному красному лбу.
— Как? Что вы? — с мольбой в голосе произнес Чуднов. Его голубые глаза выражали ужас.
Растерянность появилась на лицах. Все смотрели на Чуднова. Он смотрел на Кашу. Каша смотрел на меня.
— Если вы не возражаете, — сказал я, — то…
— Конечно, родной! Действуй!
Я коротко взглянул на Гринина и взял с простыни брошенный им скальпель.
Не поднимая головы, с ладонью, приложенной ко лбу, Гринин на носках прошел к двери. Я видел его красную, как кровь, шею. Такие же красные были и уши.
— Кто бы мог подумать, — прошептала Екатерина Ивановна, глядя на дверь, которая только что закрылась. Она взглянула на Золотова и потом на меня. — И что только творится на белом свете… А вы-то сможете? — спросила она у меня. И перевела взгляд на Игоря, будто спрашивала об этом и у него.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Вместе со скальпелем я оставил в операционной все. Страх пригнул мне голову, толкал в спину.
Я пересек коридор и очутился в вестибюле.
Из приемного покоя по черным клеткам на меня стремительно двинулись три фигуры. Я едва не закричал. Потом я разглядел, что это женщины. Одна была невропатолог, вторая — акушер-гинеколог, третью я не знал.
— Все благополучно, доктор? — спросила третья, одетая в хорошее пальто бежевого цвета.
Я смотрел на нее с недоумением.
— Жена Бориса Наумовича, — пояснила невропатолог.
— Все идет превосходно, — ответил я и заставил себя улыбнуться.
— Операция уже кончилась? — спросила акушер-гинеколог.
— Не совсем, — сказал я и посмотрел на замок, висевший на раздевалке. Мне хотелось поскорее уйти. Тетя Дуся открыла бы в одно мгновение, но по ночам она не работала.
В дверях приемного покоя я увидел санитарку.
— Откройте! — попросил я.
— Вы куда собрались? — спросила она, будто имела право так спрашивать.
— Откройте, пожалуйста, — сказал я более ласково. — У меня срочное дело.
— Ну, откройте, если доктор просит, — сказала жена Золотова. — Разве можно в этом отказывать?
Санитарка открыла. В раздевалке я сорвал с головы белую шапочку. Набросил на плечи плащ. Сунул голову в шляпу.
Группа моих больных вышла в вестибюль и с немым любопытством смотрела, как я одеваюсь.
Я поблагодарил санитарку кивком головы, чувствуя, что на меня смотрит много глаз. Неприятно, когда на тебя смотрят в такие минуты. Я старался двигаться неторопливо. А выйдя за дверь вестибюля, побежал. Едва не растянулся на скользких ступенях больницы. Ветер чуть не сорвал с головы шляпу, и я прихлопнул ее сверху, чтобы она села поглубже.