Дошло все-таки! Вздрагиваю от резкого звука — это мама захлопнула книгу. Сунула ее на полку, вылила, не оглянувшись. Плечи обиженные. Не сердись, мама, спасибо. Я только на минутку, только проститься. От дивана до двери — два прыжка.
— Это я. Ты меня слышишь, Маг?
Камера молчит. Она пуста, все вынесли, даже сесть не на что. Могли бы подождать, пока я уеду. Да мне ничего и не нужно. Свет есть — и на том спасибо. Все-таки знали, что я зайду, иначе отключили бы.
— Маг, я пришла попрощаться. Ты почему молчишь?
Камера не отвечает. Но она не мертва. Маг слышит и видит меня. Я опускаюсь на колени. Сажусь на пятки, закрываю глаза. Вот теперь ничто не отвлекает и не нужно вертеть головой, смотреть куда-то. К нему нельзя обращаться, у него нет направления — он не впереди и не сзади, не слева и не справа. Он везде, вокруг, во мне.
— Маг, мне очень грустно, и если будешь молчать, — разревусь. Собиралась к тебе раньше, но мама… Она с утра шпионит за мной.
— Не говори «шпионить» о матери.
— Ты в своем репертуаре, без морали не можешь. Выговаривать мне сейчас — это же глупо, через час я уеду.
— Мы уже простились вчера.
— Мне не следовало заходить, да?
— Наверно, у тебя есть причина.
— Я прощаюсь с детством, Маг.
— Ты что-то принесла. Что это рядом с тобой?
— Неужели не знаешь? Дрель, дырки сверлить.
— Зачем?
— Так. Шла и прихватила.
— Мать видела?
— Может, и видела. Говорю же, с утра шпи… следит. Ты, наверно, не понял, Маг: я прощаюсь с детством.
— Пытаюсь понять. Мешает эта… дрель. Не могу связать, какое отношение имеет «дырки сверлить» к детству.
— Не обращай внимания — железка и все. Сама не знаю, зачем взяла. Приходили сегодня мастера, собираются что-то переделывать в моей комнате, наволокли всякого инструмента. Шла случайно мимо ящика, вытащила дрель — вот и все дела.
— Ты можешь ее вынести?
— Не капризничай, второй раз мне будет трудно зайти.
— Ящик с инструментами где — в твоей комнате или на веранде?
— Какая тебе разница. Ну, на веранде, и что?
— Тогда не случайно. Ты специально ходила за ней. Зачем?
— Далась тебе эта дрель! Не будь занудой, не то я забуду, зачем пришла. Или ты меня в чем-то подозреваешь?
— Я люблю ясность.
Он мог бы не говорить этого, будто я его не знаю. Давным-давно, до школы, еще раньше… Нет, спала я, кажется, вначале у мамы, потом в детской. Здесь никогда не было мебели, только игрушки и ковер. И картинки. Яркие цветные пятна проступали на стене, играли, переливались и исчезали, когда надоедало смотреть. Сам воздух был соткан из света и звуков. Напрасно я пыталась угадать, откуда лилась мелодия,- звучала вся комната. Мягкие, теплые волны обволакивали, поднимали, баюкали, а казалось, это во мне рождалась и жила музыка, и сама я пела.
— Маг, я тебя помню раньше, чем маму: вначале ты, потом она. И себя помню тоже потом.
— Тебе не было и года, когда впервые попала сюда. Одиннадцать месяцев и шесть дней.
— Пришла сама или меня привели?
— Принесли. Ходить ты еще не умела, только ползала. Тебя оставляли на час-полтора.
— Как же ты управлялся в роли няньки?
— Я никогда не был нянькой. Учил тебя видеть, слушать. Мы играли.
— И еще ты был доктором.
— Нет, лечили другие, я лишь сообщал, когда находил отклонения. Стоило тебе войти, я уже знал все, что могло интересовать врачей, — температуру, пульс, дыхание, рост, вес, даже запах тела. И если что-то не так — бил тревогу.
— Что еще?
— Не понял.
— Что еще ты сообщал родителям?
— Не больше того, что они могли узнать от тебя.
— Однажды я очень рассердилась, помнишь?
— Обозвала ябедой.
— Предателем.
— Не спорь — ябедой, и два дня не заходила, дулась.
Спорить бесполезно, память у него безотказна. Но если даже и вырвалось у меня «ябеда», хотела сказать «предатель»: он не просто донес, он предал. Так, по крайней мере, мне тогда казалось.
Я не любила гостей и не любила, когда родители брали меня с собой в гости. Было такое время — боялась чужих… Старик выглядел поначалу добрым, но страшно перепугался, увидев у меня в руках шкатулку. Он онемел и не мог выговорить ни слова, только клокотал, пока не отобрал шкатулку и не запер ее на ключ. В коричневом резном ящике хранился альбом с марками, и старик только что показывал их отцу, переворачивая страницы блестящим пинцетом с тонкими плоскими концами. Меня выдворили в зал, сунули в руки какую-то игрушку и забыли, заговорившись за столом. Но я заметила, куда старик положил ключ от шкатулки.