…облезлый рыжий пес рылся в мусорной куче, беспокойно озираясь и вздрагивая при каждом громком звуке. С поджатым хвостом и приспущенным задом он походил на гиену, а когда оглядывался, глаза его пылали сухим огнем, как у затравленного зверя. Временами он извлекал из груды хлама что-нибудь съедобное или промасленную бумагу и жадно сглатывал. «Эй, мальчик, покорми собаку. — Обросший мужчина достал из полуоборванного кармана пальто мятую булку, переломил ее и половинку вложил в руку Марно. — Иди же, видишь, какая голодная». Марио сделал несколько шагов и остановился. Заметив его, пес насторожился, перестал жевать. Из пасти нелепо торчал клочок бумаги. «Иди, ступай, не бойся», — подстегивал мужчина пропитым хриплым голосом. Марио вытянул руку с куском булки и так продвигался к влажной пасти. «Смелей, мальчик, она не кусается». Ему оставалось сделать два-три шага, когда рыжее пятно метнулось навстречу. Последнее, что он помнил, — хриплый хохот уходящего со свалки мужчины… Очнулся он в больнице от острой боли укола. Потом были еще уколы, много уколов…
Марио тупо смотрел на улыбающуюся с рекламного щита красотку и не мог понять, при чем тут какойто собачий салон, когда ему нужна дверь, за которой его ждут с двух до трех. Ему ведено не опаздывать, но как успеть, если не знаешь куда. С большим успехом он мог бы поджидать поезда на автобусной остановке и еще надеяться, что тот прибудет по расписанию. Сзади кто-то подошел, тронул за плечо.
— Полковник ждет в другом месте. Поехали.
Это был тот же малый, что вчера в сквере передал ему записку с адресом. Правда, узнать его было трудно. Он успел подстричься, сменил свитер на кожаную куртку и даже каким-то образом ухитрился подобрать нижнюю губу, она не казалась теперь такой неприличной. Он слегка подтолкнул Марио к машине, припаркованной в двух шагах, а чтобы как-то оправдать свою настойчивость, недвусмысленно пояснил:
— Приказано доставить.
Марио не стал дожидаться вторичного приглашения.
— Далеко ехать? — спросил он, усаживаясь на заднее сиденье.
Водитель, казалось, не слышал. Он уверенно втиснул машину в автомобильный поток, демонстративно включил приемник, давая понять: лучше плохая музыка, чем твои праздные вопросы. Марио откинулся на спинку сидения, расслабился. В его неустроенную аморфную жизнь вторглась чья-то воля в лице какогото полковника, и он не видел пока причин противиться ей или как-то влиять на события. Обнадеживали сами события: что-то делается, что-то происходит. Все лучше, чем изо дня в день слоняться по городу и знать, что тебе ничего не светит. Предложи ему сейчас: пошли грабить банк, и он, пожалуй, согласился бы. Ни на что хорошее он не надеялся, только ждал: ну, а что дальше?
Он не удивился, когда, проскочив окраинные квартчлы, они выехали на загородное шоссе. Спокойно воспринял и ограждение в три ряда колючей проволки, и вооруженных охранников, придирчиво осмотревших машину, и автоматический шлагбаум на въезде в зону. В том мире, где приказывают, вполне естественны проволока, охрана, зона и еще многое такое, с чем не имеют дела люди, далекие от полковников и приказов. Он, конечно, желал бы другого, его больше устроила бы работа, а не служба, но выбирать не приходилось.
С той минуты, когда он сел в машину, еще раньше — когда услышал «приказано доставить», Марио пребывал в состоянии душевного анабиоза: все видел, все замечал, но не реагировал. Чувства его были парализованы.
Несколько ожил он лишь, когда машина, миновав контрольно-пропускной пункт, въехала в густой парк и на малой скорости под баюкающий шорох шин покатила по лабиринту ухоженных аллей. Розоватый песочек, мытый-перемытый частыми поливами, мирный строй сосен, а еще больше ровный, без единой плешины травяной покров, словно землю застелили зеленым плюшем, никак не вязались с тем, что ожидал увидеть Марио. Слишком резок был переход, в глазах еще тянулись серые нити колючей проволоки. Он обманулся в своих ожиданиях, или его обманули, и теперь не знал, радоваться ему или готовиться к худшему.