Они плутали довольно долго, забираясь в глубину парка. Временами в просвете стволов просматривались какие-то строения, очень похожие, и он подумал: не кружат ли они вокруг одного и того же места.
Машина остановилась перед двухэтажным коттеджем с высоким крыльцом. Вислогубый заглушил мотор, но остался сидеть за рулем.
— Приехали? — спросил Марио, не зная, что ему делать: выходить или ждать, пока пригласят.
Водитель не ответил.
— Это здесь? Мы приехали? — настойчиво переспросил Марио.
Тот даже ухом не повел.
Марио вышел из машины, направился было к крыльцу, но вернулся.
— После парикмахера на тебя смотреть можно. Хочешь, дам еще один совет: попроси кого-нибудь прочистить тебе уши.
Он не мог не сказать ему этого. Должно быть, вислогубому передали, как он обрисовал его вчера в офисе, и теперь корчит из себя обиженного. Что ж, пусть знает, все так и было, и Марио от своих слов не отказывается.
Человек с птичьим взглядом встретил его как старого знакомого. Пожал руку, подхватил под локоть, повел по дому. И был он куда словоохотливей, чем тогда, в офисе.
— Вам повезло, Марио Герреро, вы счастливчик. Если бы меня попросили назвать человека, который родился в рубашке, показал бы на вас, честное слово. — Он, казалось, задался целью ошарашить Марио, распинаясь по поводу какого-то неожиданно подвалившего счастья, не называя в то же время это счастье по имени.
— Вы вытянули выигрышный билет, — продолжал он. — После всех мытарств, неудач с работой… Впрочем, не скрою, тут мы приложили руку. Вам, кажется,. неплохо было в «Телесервисе». Вас не удивило, почему вдруг предложили уйти? Это по нашему настоянию. И потом, куда бы вы ни обращались, мои люди опережали вас, и вам отказывали. Признаваться в этом не очень приятно, но вы, надеюсь, поймете. Я сам не сторонник подобных методов, однако в данном случае… Нам нужно было, чтобы вы пришли сюда, и вот вы пришли…
Они поднялись на второй этаж, обошли несколько обстоятельно обставленных комнат — с заказной мебелью, гобеленами, картинами, но Марио было не до интерьеров. Откровения лысого тщедушного человека,. вцепившегося в его локоть, обухом били по голове. Тот, видимо, намеренно затеял этот разговор во время экскурсии по дому, чтобы снять его остроту. Если нельзя избежать неприятных объяснений, — объясняйся на ходу.
— Вы говорите об этом так, словно нечаянно пересолили тарелку супа. — Марио попытался высвободить. локоть, но не тут-то было.
— В чем-то вы правы, — поспешил согласиться человечек, еще сильнее сжимая его руку. — Поверьте, я глубоко сожалею, что обошлись с вами, возможно, несколько круто. Когда нет времени, приходится пережимать. Зато теперь вы будете вознаграждены. Забудем, что было. Для вас начинается новая жизнь, и мне хотелось бы, чтобы мы стали друзьями. Понимаете, настоящими друзьями.
Вот теперь он отпустил локоть и остановился, давая возможность собеседнику почувствовать значимость сказанного.
— Спрашивайте, спрашивайте, — поощрил он Марио, видя его недоумение. — Готов ответить на все вопросы, от вас у меня секретов нет. Кажется, я не успел представиться. Дэвид Филдинг, комендант Нью-Беверли. Чаще меня зовут полковник Филдинг или просто Полковник, хотя воинское звание к моей работе отношения не имеет. Осталось от прошлого, от армии, я уже двенадцать лет как в отставке. Всегда что-нибудь остается от прошлого. Одного моего приятеля еще в детстве прозвали Барабаном, говорил без умолку. Так, представьте, к пятидесяти годам он потерял голос, а прозвище осталось, так и умер Барабаном.
— Простите, Нью-Беверли — военный объект?
— О нет, нет. Так называется местечко, райский уголок. Когда-то здесь было поместье, частное владение. Сейчас — филиал Национального биологического центра. Слышали о таком? Учреждение сугубо научное и с оборонным ведомством никак не связано. А вы имеете что-то против военных?
— В общем нет, но я служил, не так давно, и еще не прошла оскомина.
— Понимаю, приказы, муштра… Между прочим, там, где вы служили, о вас прекрасно отзываются. Аттестация отличная.
… с призывного пункта их повезли на вокзал, загнали в вагоны и отправили куда-то в ночь. Новобранцы разбрелись по купе, горланили, курили, отхлебывали из горлышка виски, передавая бутылки друг другу. Их вырвали из родной почвы и еще не посадили в другую. Время для них остановилось, пространство утратило протяженность. Безликие, безымянные, разом освобожденные от каких-либо забот, они балдели от ощущения собственной невесомости… Ему нужно было как-то заявить о себе, за что-то зацепиться, чтобы его не унесло стадным ветром. На ближайшей станции он выскочил на перрон, купил у ночного парикмахера самый дешевый одеколон и вылил на себя весь флакон, до капли. Лежа потом на верхней полке и слушая брань внизу («Провонял весь, сволочь!»), он испытывал тихое удовольствие: это от меня разит, это меня поносят. Теперь он уже не боялся потеряться в этом зыбком мире…