— Ну и что? — лениво спросил Андрей.
— Теперь, пожалуй, можно сказать, чего ради я разболтался с тобой. Понимаешь, обидно мне: живу я в тебе с той поры, как ты на свет появился, а с твоей стороны ни внимания, ни признания. Из-за какой-то безмозглой волосатой туши ты готов все горы облазить, жизни тебе не жалко. Я же в самом тебе сижу, ходить никуда не надо, — и хоть бы раз ты призадумался: а кто это во мне, что ему надо? Только не уверяй, что не знаешь о моем существовании. Имени, правда, у меня нет. Одни говорят «второе я», другие в шутку — «внутренний голос». Ты сам, случается, признаешься: что-то, мол, на душе скребет. Душа тут ни при чем, это я скребусь, о себе напоминаю. Короче, я зол на тебя и обижен. Даже сегодня, когда, можно сказать, жизнь висела на волоске, ты даже не вспомнил обо мне. Да не будь меня, корчился бы ты под тем камнем.
— Но ведь не ты высвободил.
— Так думаешь? А кто позвал волосатого? Да что с тобой говорить… Ступай-ка лучше к своим и сразу же хорошенько обработай раны, — врачей здесь нет, и чудище тебе уже не поможет…
На подходе к лагерю его встретил Василий.
— Ну и вид у тебя, старик! Где, это ты так покалечился?.. А кто еще там с тобой был, куда он делся?
— С чего ты взял? Кому тут быть?
— Но мы же видели, и Санька, и Егор. В бинокль совсем четко — ты и еще кто-то, почти рядом.
ВЫБОР ПО ПСИХОТРОПУ
Секретари у него не задерживались. Они приходили и уходили, как пассажиры на вокзале. Были мужчины и женщины, пожилые и совсем молоденькие, в теле и худосочные, покладистые и строптивые, — все без исключения едва дотягивали с понедельника до среды, в лучшем случае — до конца недели. Жорж Готье их попросту выгонял. «Вы мне больше не нужны!» — приговаривал он очередную жертву, и никто — что удивительно — не пытался протестовать или хотя бы выяснить, в чем, собственно, дело, чем он (она) не устраивает шефа. Уходили безропотно и столь поспешно, что оставляли в ящиках стола всякую всячину — от губной помады и шпилек до любовных писем.
Да, он чрезмерно требователен; да, у него скверный, прямо-таки невыносимый характер. Но он этого и не скрывал, напротив, неизменно напоминал, звоня в бюро по найму: «Со мной сработаться трудно, вы же знаете». Его знали. Узнавали по голосу.
На этот раз он не стал звонить по телефону, заявился сам.
В приемной многоопытным взглядом проследил за секретаршей: как взяла у него визитную карточку, как пошла докладывать. Уж где-где, а в бюро по найму конторских служащих должны показывать класс работы. Секретарша вызвала в нем волну раздражения. Короткая шея и — о, черт — что это она так часто лупает глазами? Этакая сова не продержалась бы у него и одного дня.
— Поверьте, мы стараемся учесть все ваши требования. Директор бюро словно оправдывался. — Возможно, какие-то нюансы… Обещаю вам, следующая кандидатура…
— Чем вы располагаете? — перебил Готье. — Я пришел узнать, кого в данный момент вы можете предложить. Попробую выбрать сам.
— Простите, но это невозможно, даже физически. У нас на учете, — директор сверился с калькулятором, — тысяча шестьсот восемнадцать человек, из них…
— Я не собираюсь инспектировать всю вашу ораву. Достаточно тех, кто соответствует моей заявке. Или их тоже… тысяча?
— Одну минутку. — Директор развернул стоявший по правую руку дисплей. По экрану побежали строчки цифр. — В пределах от сорока до шестидесяти. Не мало, как видите.
— Что значит «в пределах»? — взбурлил Готье. — Вы хотите сказать, что каждый из этой прорвы бездельников может работать у меня?
— К сожалению, не все клиенты четко формулируют, чего, вернее, кого они хотят. Ваша заявка тоже… э-э… несколько расплывчата.
Хозяин кабинета старался не задеть самолюбия привередливого посетителя и в то же время давал понять, что продолжать разговор в столь некорректном тоне нежелательно. Жан Готье фыркнул.
— Выходит, это я виноват, что вы подсовываете мне черт знает кого?
— Вы можете отказаться от услуг нашего бюро.
Черта с два! Сидел бы он здесь, если бы мог обойтись без их паршивой конторы. У него не оставалось выбора. Все другие способы найти секретаря давно уже перепробованы.