— Допускаю, что я чрезмерно придирчив, деспот. Тем не менее помощник мне нужен. И не кто попало, а человек, который не вызывал бы во мне, простите, икоту.
— Мы рекомендуем людей вполне подготовленных. Все они прошли профессиональную проверку, имеют соответствующий психотроп.
— Вы сказали «психотроп»? — заинтересовался Готье.
— Ну да. Прежде чем взять на учет, наши специалисты изучают психофизические данные кандидатов, составляют своего рода психологический портрет. Вот смотрите…
Пальцы директора проворно побежали по клавиатуре дисплея. Убедившись, что на экране то, что нужно, он утопил еще одну клавишу. Из щели ящика выползла широкая лента. Директор ловко оборвал ее и протянул через стол.
— Вот психотроп одного из наших работников. Я взял наугад.
Жорж Готье повертел в руках бумажку. Цифры, буквы, знаки.
— Скажите, — он не спешил расстаться с обрывком ленты, как долго составляется этот… психотроп?
— Два-три часа.
Жан Готье взглянул на часы. Четверть десятого.
— У меня к вам большая просьба. — Он вернул директору листок. — Я хочу иметь вот такой на себя. Предположим, что я пришел к вам наниматься на работу. Разумеется, все будет оплачено…
Перед обеденным перерывом Жан Готье вновь ввалился в кабинет.
— Вот мой психотроп! — он протянул директору карточку. Подберите по нему секретаря. И не говорите, что ваши клиенты не знают, чего и кого они хотят.
Покидая бюро, он еще раз взглянул на секретаршу-сову. Нет, она не продержалась бы у него и одного дня, это уж точно!
Они почти одновременно вошли в здание. Часы в вестибюле показывали без минуты девять. Жан Готье никогда не опаздывал и не собирался делать этого сегодня. Энергичным шагом он направился к лифту. Ктото дышал ему в затылок. Видать, тоже не хотел опаздывать. Кабина была свободна, и они, не уступая друг другу, протиснулись в дверь.
Готье нажал кнопку семнадцатого этажа. Спутник поднял было руку, но тут же опустил: и ему на семнадцатый. Краем глаза Готье посмотрел в зеркало, сердце его сжалось: спутник чудовищно кого-то напоминал.
Где-то между девятым и десятым этажами кабину тряхнуло. «О, черт!» — готово было вырваться у Готье, и он услышал:
— О, черт! — выругался спутник.
— Вы, случайно, не из бюро по найму? — спросил Готье.
— Да, вероятно, я ваш новый секретарь.
Их взгляды встретились в зеркале.
А еще говорят, что двух совершенно похожих людей не бывает.
ПРОЩАЙ, МАГ!
Она, чувствует: я какая-то не такая. И хотя глазами мы не встречаемся, ее взгляд с утра — у меня на спине, Я демонстративно подергиваю плечом — не шпионь, не возникай немым вопросом, но она не уходит.
Ей совершенно нечего делать в моей комнате, слоняется без толку, будто порядок наводит — то стул подвинет, переставит что-то на столе, то в шкаф полезет, начинает рыться в книгах,- можно подумать, ищет что. Случись сейчас пожар, она все равно не ушла бы. Страсть как хочется узнать, что со мной.
А может, знает, догадывается?
Со мной ничего. Я прощаюсь. Вещи собраны, чемодан упакован, я готова. Через час-другой придет отец, и прощай дом, отвались детство… Дурочка, радовалась, что уезжаю. Ехать надо, все уезжают, кому четырнадцать, но чему тут радоваться? В глазах лужа, не хватает еще разреветься.
Ну, мамочка, дорогая, уйди, пожалуйста. Оставь меня хоть на минуточку. Что из того, что я сегодня не такая. Все не такие, когда прощаются. Я только побуду одна и сразу к тебе. Очень прошу. Со мной ничего не случится, вот увидишь.
Мама стоит вполоборота, листает книгу. Нашла время просвещаться. Все во мне кричит, и она не может не слышать, как я умоляю. В мою сторону не смотрит, боится выдать себя. Лицо спокойное, как у спящей, но мне даже с дивана видно: у виска подрагивает колечко волос — так она напряжена. Зачем же мучать себя и меня?! Ты чуткая, ты все понимаешь и давно уже догадалась. Я все равно это сделаю. Могу прямо сейчас, при тебе. Встану и войду. Ведь ничего плохого в этом нет. Хуже, если я не зайду, — что ты тогда обо мне подумаешь? Но, пойми, мне не хочется, чтобы ты знала, что я там.
На стене, как раз против меня, пятнышко. Совсем крохотное, его и не стерли потому, что крохотное, незаметное. Я цепляюсь взглядом за этот зыбкий якорь, чтобы комната не плыла кругом. Не шевелюсь, сжалась вся, спина доской, и все равно — сама не знаю как — глаза начинают блуждать, и потом вдруг оказывается, что я смотрю на ту дверь. Злюсь на себя, злюсь на мать. Уйди же, наконец, забери с собой книгу, если она так тебя заинтересовала, читать можно и в другой комнате.