– У чувихи… опасное что-нибудь?
Нет, вряд ли… Они встречаются взглядами. Ясно, о чем думает Сом: жалко Настю, не видать ей спокойной, достойной старости, сразу спустилась на две ступеньки, не любит Сома, его – особенно. Жалко и стыдно. Что ж теперь?.. Пошли за стол?
– Как все переменилось! – восклицает Алена. – Словно в “Трех сестрах” после пожара.
Надо перечитать. Поменяться бы с ней местами, сесть бы опять рядом с… но пока непонятно, как.
Встреча: ждешь того, кого ждешь, на вокзале, со спокойным, усталым лицом, куришь, разглядываешь встречающих, проверяешь, не расстегнулась ли молния на штанах. А потом происходит встреча, и все меняется.
Так уже было с ними, вернее – с ним, про Киру он не стал бы ничего утверждать положительно – в девяносто первом году, в Петербурге, тогда еще Ленинграде. Он – курсант Военно-медицинской академии и уже понимает, во что наступил, первый год – дисциплина, казарма, он и шел в ВМА, чтобы в армию не попасть, за душой у него – ничего, анатомия, но сегодня речь не о деле, сегодня каникулы, и он отправляется в Русский музей.
Девятнадцатилетний мальчик, никто, курсант, недавно закончилась летняя сессия, он болтается по музею в военной форме и без фуражки: руку к пустой голове не прикладывают, но вероятность встретить начальство невелика. Зал за залом он осматривает музей и наконец видит ее. Девушка стоит у картины “Торжественное заседание Государственного Совета”. Умная, свободная и веселая – такой она ему показалась тогда, и теперь такой кажется, так что немедленно – включить обаяние на максимум, повернуть ручку по часовой, до конца, что-нибудь такое выкинуть, обратить на себя внимание.
– Да тут не один Николаша, а целых два!
Николаев Вторых на картине действительно два: один за столом, другой на стене, за спиной у оригинала.
Присутствующие оборачиваются. И она.
Толстая тетка-смотрительница:
– Посетитель, вы что-то говорите не то.
– Хорошо, что осталось кому приглядеть. – Лето тысяча девятьсот девяносто первого, действие происходит при полной гласности.
Девушке нравится, она на его стороне.
Он называет ей свое имя – Эмиль, склоняет голову, светло-рыжую, стриженную более, чем хотелось бы. Даже, кажется, каблуками щелкнул, идиотизм.
Она – Кира. Поступила только что в МГУ, на химический факультет. В Ленинград приехала – погулять. Для назойливых кавалеров у нее заготовлена фраза про отсутствие свободных валентностей, и она произносит ее, безо всякого энтузиазма, потому что, он видит: валентности есть.
– Можно стать другим элементом, – отвечает ей.
Для этого требуется ядерная реакция. И реакция происходит: он куда-то звонит, ловит машину, берет ключи, все получается само собой, обстоятельства подчиняются, удается добыть даже кое-какой еды – это летом-то девяносто первого! Они целуются: в первый раз – перед тем, как залезть в машину еще, впопыхах, потом, вылезя из нее, – основательно. Пойдем же, пойдем! Как у поэта: дом на стороне петербургской, ты на курсах, только на курсах – он. А дальше, сказал бы другой поэт, все было, как в Филадельфии. Но в том-то и дело, что у Киры никакой Филадельфии раньше не было – с ней все случается в первый раз. И ночью ей уезжать в Москву.
Если отвлечься на короткое время от него, триумфатора, – вот уж, скажет потом в раздражении Алена – не мужчина, а выигрышный лотерейный билет, – то с Кирой произошло так: в ее жизни с тех пор не было минуты, чтобы она пожалела о той встрече или сочла бы ее случайностью. Случайностей нет. Только непредсказуемость.
Там, на Петроградской стороне, каждый из них переживал что-то свое: он – свободу, ну и – благодарность к ней за то, что она его, совсем мальчика, заметила и отметила, она – возможность физически ощутить любовь. Было бы замечательно эти ощущения возобновлять, но – как уж есть. Подробности Кириной жизни никому не известны: мало ли что могло произойти за двадцать-то лет. Но ему она кажется той же – веселой, с незанятыми валентностями.
А от ленинградской ядерной реакции родился новый элемент, о возможности которого молодые люди и не подумали.
Мила: спокойная, светловолосая. Ногти обкусывает, не от нервозности – от задумчивости. Было время ее разглядеть. Красивая, да. Если начать вспоминать кино, то… пожалуй что, никого определенного не приходит в голову. Да и не дело – сравнивать. Похожа на мать. Позвонила, представилась – дочерью Киры, химика. “Помните? Русский музей, Ленинград”. Сказала: “Насколько я понимаю, я также и ваша дочь”. Несентиментальная. А он – немножко. Все бросил, собрался, приехал. На подарок денег нашел, на билет.