Можно также вспомнить, что в фильмах 50-х годов было штампом, давая на экране панораму завода, показывать густые клубы черного дыма (чем гуще и чернее, тем лучше, так как свидетельствует о масштабах предприятия). Так называемые производственные поэты воспевали трубы и дым, валящий из них. Весьма красочно описал «симфонию дымов» в незаконченном романе «Черная металлургия» А. Фадеев. В современных фильмах, поэзии и прозе такого уже не встретишь. Скорее наоборот.
Конечно, экологическое переосмысление взаимоотношений человека и природы возникло не на пустом месте. За ним стоит мощная традиция классической русской литературы. В поэзии та же тенденция тянется к Брюсову и Есенину, который в период восхищения «стальной конницей» и «обузданием» сил природы тонко подметил обостряющееся противоречие между человеком и природой («как в смирительную рубашку одеваем природу в бетон») и призвал к заботе о «братьях наших меньших».
Современная поэзия подводит неутешительные итоги неумеренному вторжению в природу: охоте, превращающейся в поголовное истребление дикой природы: «Страсть к убийству, как страсть к зачатию, ослепленная и извечная. Она нынче вопит: зайчатины! Завтра взвоет о человечине» (А. Вознесенский); оскуднению и загрязнению природной среды: «И тоскуют о человеке лес редеющий, черный снег, дождь отравленный, мертвые реки, да и сам человек» (Е. Евтушенко). Здесь почти неожиданно звучит признание в том, что уничтожение природы ведет к уничтожению самого человека, к гибели человечного в нем. И не надо понимать эти стихи как некое поэтическое преувеличение, вольность фантазии. В них интуитивное «схватывание» сути вещей, которое, по-видимому, в столь острой форме присуще только поэтам. Лучше воспринимать эти строки буквально и делать соответствующие выводы. Современная экологическая ситуация, возможно, не была бы столь трагична, если бы сто с лишним лет назад с большим доверием и серьезностью отнеслись к вопросам поэта Тютчева: «Откуда, как разлад возник? И отчего же в общем хоре душа не то поет, что море, и ропщет мыслящий тростник?»
Тенденция экологизации проникает и в литературную публицистику, причем, часто в очень острой форме. В. Солоухин как бы недоумевает: как можно, называя природу матерью, тут же говорить об ее успешном покорении. Недвусмысленно выражают свою экологическую позицию Ю. Бондарев, Ф. Абрамов и многие другие. Передовая литература выполняет сейчас важную миссию авангарда экологического движения.
А. Мицкевичу принадлежат такие строки, посвященные поздней осени: «Дни миновали счастливые, нет их. Было цветов, сколько сердце захочет. Легче сорвать было сотни букетов, нежели ныне цветочек… Будь же доволен последним листочком. Дружеским был он в руках, хоть не ярок. Будь ему рад, наконец, и за то, что это последний подарок». Звучит очень экологично и наталкивает на грустную мысль, что мы переживаем ныне «позднюю осень» цивилизации, когда вокруг «все меньше окружающей природы, все больше окружающей среды». Не наступит ли вслед за этим нечто подобное экологической «ядерной зиме», которую предсказали ученые, рассчитавшие последствия атомной войны? Или все же человечество найдет в себе силы воспрепятствовать такой «смене времен года»? Ответ на этот вопрос заключается в теоретической и практической человеческой деятельности.
Конечно, для успешного разрешения противоречия между человеком и природой недостаточно того, что экологизации подвергается сфера художественной литературы и искусства. Экологичность должна стать органично присуща культуре в целом, как духовной, так и материальной. Нас в этом разделе интересуют прежде всего перспективы утверждения экологической гармонии в самой жизни. Поэтому основное внимание будет уделено эстетически значимым материальным произведениям, в которых хармония оказалась воплощенной. Здесь на первом месте несомненно стоит архитектура. Ее экологизация особенно важна, поскольку архитектура изначально является одним из способов предметно-пространственной организации внешней для человека среды, его Дома в широком смысле слова. Архитектура — одна из основных форм творения очеловеченной природы, и этим определяется ее значение для гармонизации взаимоотношений человека и природной среды. По буквальному смыслу слова (первосозидание) архитектура призвана осуществлять синтез различных видов искусств, связывать воедино искусство, науку, технику и утилитарную функцию и, утверждая целостность культуры, способствовать формированию целостной личности в ее целостном отношении к окружающему миру{52}. В этом своем качестве архитектура выступает как прообраз гармонии человека и природы.
В различные эпохи архитектура по-разному выполняла свою синтезирующую задачу. Было время, когда «строили в единений с природой, не чертили предварительно планы на пергамене или бумаге, а делали чертеж прямо на земле и потом уже вносили поправки и уточнения при самом строительстве, присматриваясь к окружающему пейзажу»{53}. Однако ныне архитектура как центр искусств перестала существовать, превратившись в инженерное конструирование.
В настоящее время выяснение соотношения экологии и архитектуры приобретает все большую актуальность. В русло экологических размышлений попадают вопросы взаимоотношения человека не только с природной, но также культурной средой. В этом смысле говорят об экологии культуры. Несомненно, что архитектура, формирующая искусственную среду существования человека, так же, как и естественная среда, ответственная за телесное, душевное и духовное состояние человека. Поэтому среда, создаваемая архитектурой, может подвергаться оценке с экологической точки зрения.
В плане нашей темы особый интерес вызывает новое направление в архитектуре — архитектурная бионика. Совершенная форма гармонии создана природой. Архитектура, отражающая эту гармонию, может быть названа гармоничной архитектурой. Архитектурная бионика — ее научная основа и составляющая. Экологическое значение архитектурной бионики в ее современном виде двояко: с одной стороны, она теснейшим образом связана с различными аспектами функционирования живой природы, ищет пути применения ее законов в архитектурном деле, увеличивает разнообразие архитектурных возможностей; с другой стороны, в соответствии с общей направленностью развития архитектуры архитектурная бионика использует знания живого преимущественно для последующего создания неживого подобия живого, некоего музея восковых фигур, что выглядит особенно парадоксально на фоне исчезновения многих видов животных и растений. Специалистам подобное сопоставление может показаться натяжкой. Однако все разделы человеческой деятельности следует рассматривать в контексте социально-природного целого. Для того чтобы полнее осознать истинное значение любой дисциплины, необходимо учитывать ситуацию во взаимоотношении человека и природы и общее состояние культуры. Впрочем, строящееся по подобию живого неживое может выполнять и функцию практической помощи живому, например, в строительстве оранжерей и т. п.
Отмеченная экологическая двоякость архитектурной бионики коренится в особенностях архитектуры в целом, которая является и искусством, и наукой, и технической отраслью человеческой деятельности. Как искусство архитектура не может не признавать эстетическое в качестве своего основополагающего критерия, не стремиться к красоте по преимуществу; как наука должна открывать законы природы, следовать им и использовать их в своей практике; как техника должна решать определенные утилитарные задачи. Здесь возникает проблема соотношения в архитектуре искусства, техники и науки, и мы видим на разных этапах развития архитектуры превалирование какой-нибудь одной из составляющих. На современном этапе развития культуры в архитектуре явно господствует техническая доминанта.
С этой точки зрения развитие архитектурной бионики является реакцией, даже в какой-то степени противовесом, правда, слабым и неадекватным, на гипертрофированное развитие утилитарно-технической составляющей архитектуры. Такая реакция не может не иметь положительного экологического и эстетического значения.