Однако уже следующий представитель немецкой классической философии Фихте безапелляционно сформулировал призыв к управлению природой со стороны человека. Голос Фихте звучит гораздо настойчивее, чем голоса Ф. Бэкона и Декарта. Те поставили новую задачу да еще с оговорками, Фихте же говорит об этом, как о само собой разумеющемся. «Я хочу быть господином природы, а она должна служить мне. Я хочу иметь на нее влияние, соразмерное моей силе; она же не должна иметь на меня влияния… я должен быть независим от природы и вообще от какого бы то ни было закона, который не я сам себе поставил»{22}. Путь Фихте — путь управления природой со стороны человека.
Философия Шеллинга и Гегеля направлена уже на обоснование единства человека с природой.
Между шеллинговской и гегелевской точками зрения имеются принципиальные расхождения. Если для Шеллинга способом, удостоверяющим единство человека и природы, является интеллектуальное созерцание, для Гегеля единство становится в противоречиях, выступающих движущей силой развития.
Гегель прокламирует борьбу живого с неживым, хотя неживая природа, по Гегелю, не нечто чуждое живому, а его другое. Диалектика взаимодействия живого и неживого распространяется Гегелем и на отношение человека к природе. Природа для человека, по Гегелю, лишь исходный пункт, который должен быть им преобразован. А свои цели в природе человек осуществляет посредством хитрости разума.
Диалектика Гегеля, по существу, не имеет дела с человеком и природой как самоценными реальностями; все сущее — этапы становления Абсолютной Идеи, и борьба при таком подходе предстает ненастоящей. Из гегелевского принципа тождества следует фундаментальная монологичность мира. Гегель вполне отдавал себе отчет в том, то человек стремится уничтожить природу под влиянием своих эгоистических вожделений. Но экологический кризис все же, по Гегелю, невозможен.
Из гегелевской философии изначально и в конечном счете как бы по определению следует единство человека с природой, как из кантовской — конфликт. Подлинная же экологическая катастрофа, согласно Гегелю, в принципе невозможна, потому что гегелевскому человеку но противостоит никакое абсолютное другое, но он зависит от содержания, которое есть он сам (первое можно признать верным, второе — нет), все противоречия разрешаются через неизбежное восхождение идеи, а не посредством свободного самоценного действия. Однако выводы о необходимости снятия природного объекта вели именно к экологическому кризису.
Монистическая линия Спинозы, Шеллинга, Гегеля была чем-то вроде побочной темы (как в музыке) основному преобразовательному мотиву, не столько, впрочем, противополагаясь ему, сколько дополняя. Для Спинозы, Шеллинга и Гегеля единство человека и природы было не проблемой, а предпосылкой, и, следовательно, по существу, не предохраняло от реального уничтожения природы.
Гегель много внимания уделяет рассмотрению противоречий между человеком и природой, однако развитие данных противоречий для него — способ и путь восхождения от некоей нерасчлененной Абсолютной Идеи к ней же. Для Гегеля исходным и конечным пунктом взаимодействия человека и природы и их сущностью является тождество материального и идеального. Если признать наличие такого тождества, то нет смысла опасаться экологической катастрофы. Таковая (подлинная и трагичная) невозможна в данной системе. Кризисы лишь этапы борьбы противоречий, а оптимистический конец в целом обеспечен. Таким образом, хотя природа в конечном счете и отрицает себя посредством человека, этого, по Гегелю, не следует страшиться; наоборот, следует это приветствовать, поскольку природа как инобытие идеи не имеет собственной абсолютной ценности и с ней можно делать все.
Если в объективном смысле настоящий кризис во взаимоотношениях человека и природы невозможен, то стоит ли всерьез беспокоиться? Таким образом, побочная тема классической философии капиталистической эпохи порождала самоуспокоение определенной части общества в отношении перспектив воздействия человека на природу и тем самым фактически способствовала дальнейшему уничтожению природы.
Впрочем, поздний Шеллинг уже существенно изменил свою точку зрения, предвосхищая последующую критику взглядов Гегеля. В «Штутгартских беседах)? он пишет, что человек не оправдал свое предназначение и что это особенно заметно в его взаимоотношениях с природой: разрушена жизнь природы как целого. Сам факт смерти, по Шеллингу, свидетельствует о том, что нет гармонии между природой и духом. И, наконец, в своих лекциях курса «Положительной философии», прочитанных зимой 1832/33 г. и летом 1833 г., Шеллинг уже призывает привести «беспредельный, ничем не регулируемый человеческий произвол» в соответствие с природой. Вместе с тем Шеллинг отверг и идею непрекращающегося прогресса на том основании (явно не бесспорном), что это есть идея бесцельного прогресса. Ведь целью может быть не только покой, как полагает Шеллинг, но и гармония, о которой говорил сам же Шеллинг, но она (как, может быть, и покой) не есть нечто абсолютно достижимое.
Шеллинговско-гегелевская форма единства человека и природы неединственно возможная, причем ей противостоит, в числе прочих, индивидуалистическая, по которой единство трактуется как результат взаимодействия сходных по происхождению, но различных по особенностям функционирования самоценных индивидуальностей, не сводящихся к какому-либо предсущему общему. В таком направлении шла от Канта мысль Шопенгауэра.
Пожалуй, только в среде романтиков (особенно в США, стране, где уничтожение природы протекало в XIX в. наиболее интенсивно и заметно) раздавались настойчивые голоса в защиту природы. Линия романтизма, писавшего об утере гармонии с природой, идет от немецких романтиков начала XIX в. к Р. Эмерсону и Г. Торо. Новалис, Ф. и А. Шлегели, Ф. Шлейермахер и другие строили систему поэтически-религиозного восприятия природы, которая противостояла воззрению тех, для кого природа — дикое существо, которое надо обуздать. Природа для романтиков — объект поклонения, а не покорения. Человек проникает в ее тайны через искусство, не нарушая первозданной гармонии. Романтики часто ссылались на Гете, который сочувственно вспоминал о правременах, когда человек еще воспринимал звучащую мировую гармонию.
Интересную модификацию представление о соответствии гармонии природы внутренней гармонии человека претерпело в астрологической практике, когда из гармоничности или негармоничности состояния природы в момент рождения выводилось будущее человека. Кеплер, который, как известно, уделял много времени составлению гороскопов, утверждал, что если лучи гармонируют между собой, то новорожденный получает прекрасную форму души. Принцип использования природы для осуществления различных человеческих желаний лежит также в основе алхимии и различных форм магии и уходит своими корнями в древние языческие представления.
В русле романтического неприятия буржуазного прогресса находилось и течение «возврата к природе», основой которого служит представление о первоначальном единстве нецивилизованного человека с окружающей его природной средой, к которому следует вернуться. Это была слабая и неадекватная реакция.
Буржуазная ориентация на преобразование природы, гарантом правильности и безошибочности которой служит гегелевская философия, становится по мере роста технических возможностей человека все более агрессивной. И вот уже основатель позитивизма О. Конт предлагает уничтожить всякую «для промышленности бесполезную жизнь на Земле», что Д. С. Милль назвал видом сумасшествия на почве регулирования цивилизации.
Аналогичные тенденции развивались в политэкономии. По А. Смиту, богатство народов определяется совокупной ценностью ежегодно вновь производимых материальных благ. Здесь проступает узость классической политэкономии, упускающей из виду богатство природы и самого человека.