Неописуемо выглядит памятник Кудельннкову в Кракове, выполненный в виде гранитной стелы высотой в 26 метров и в сечении имеющий неправильный ромб. Есть пагода в японском департаменте Хонсю, стилизованная под синтоистскую. На тотемном памятнике в Канаде Николай Иванович просто целиком вырезан из ствола тысячелетней секвойи в виде столба, наверху которого сделана голова. Ее отличают от индейской лишь картофелеобразный нос, шляпа, очки.
Небольшой, можно сказать, напольный памятник высотой со старинные кабинетные часы стоит в сквере города Аниашля, Огайо. Полное незнание условий жизни в СССР здесь проявилось как нигде. Похвальное желание увековечить великого человека обернулось тем, что Николай Иванович изображен тут чем-то вроде спикера палаты лордов: в сюртуке, в цилиндре, в полосатых штанах, и всякому советскому человеку немедленно напомнит Дядю Сэма, как его разрисовывали в карикатурах 50-х годов. Кудельникова все это, несомненно, страшно бы разозлило, потому что полосатых брюк у него отродясь не водилось, да и откуда в Медыни гетры?
Во многих памятниках присутствует этакая профессорская черточка. Никак не хочет поверить человечество в то, что его осчастливил обыкновенный, рядовой бухгалтер, внешне никак не похожий на революционера или великого ученого.
И это правда — он не был похож.
Ведь я знал его. Да что там знал — мы просто были с ним закадычные приятели и ходили пить пиво за овраг в те счастливые минуты нашей жизни, когда пиво еще привозили в магазин. И прекрасно осознаю, какую громадную ответственность накладывают на меня эти мои слова, ибо теперь найдется (и находится) множество прилипал от деэмансипации, готовых что угодно плести, особенно у нас в Медыни, чтобы доказать свою близость к реформатору. Я понимаю, что не надо бы вплетать свой голос в этот «пустых похвал ненужный хор и жалкий лепет оправданья». Потому что люди злы. Одни скажут: примазывается, другие — что врет. Но есть высший долг друга и биографа, который повелевает мне словами пушкинского «Пророка» (я цитирую по памяти):
как Анненкову после смерти Гоголя, мне надо писать и писать правду. Потому что уже немало помнилось фактов и фактиков, которые не то чтобы умаляют славу великого человека, а как-то размывают, искажают его прижизненный облик. Все это делается исподволь, мелко, подло, слово за слово, а в итоге может получиться большая человеческая неправда. Выступивший в прошлом году в «Нейчур» («Природа») главный сексолог ВВС Австрии А. Перельмутер утверждает, к примеру, что товарищ Кудельников был атеистом. Ложь! Как всякий советский человек старше тридцати, товарищ Кудельников верил в Бога, ходил на Пасху на Крестный ход, охотно посещал кладбище на Троицу, чтобы почтить прах своей матушки Ефросиньи Петровны Кудельниковой. Могилка ее находится слева от входа, сразу за постом ГАИ и наискосок от бензоколонки, на которой наконец-то местное начальство велело открыть продажу бензина для частников. Бензин продается только по будням, когда через Медынь ослабевает поток проходящих машин. Жалкий патриотизм местного значения! Но дело даже не в этом, а в том, что Кудельников верил в Бога фигурально, так сказать, через мысли о бренности. «Потому что как ни ломай голову, Прокопыч, — говаривал он мне, — а все же тайна жизни и смерти всегда останется, и случайность останется, и загадка человека». А однажды Николай Иванович прямо мне сказал: «Не знаю, как ты, Прокопыч, а я уверен, что Бог есть!»
Как сейчас помню: произошло это в чудесный вечер, весеннее солнышко уже закатывалось за Ильинку, и мы сидели с ним на берегу реки Выпрейки и закусывали колбасой с солеными огурцами. Вечер такой мягкий, что даже плакать хотелось, и вы бы очень удивились, увидев этот нежный теплый закат, зеленую траву и нашу дружбу. Мы сидели, а вернее лежали, подложив руки под голову, и смотрели на шоссе, на синий указатель «Выпейка», в котором наши умники уже замарали букву «р», на героические Ильинские рубежи. Вот тогда он это и сказал.
Недавно прочитал я в письме, пришедшем на мое имя из Аргентины от профессора Кастельери, что Николай Иванович, мол, был крупным, известным человеком в Медыни. Опять чепуха. Это как-то особенно обидно. У нас всегда так — прославится человек, и все сразу засюсюкают: «Николай Иванович, Николай Иванович!» А если не знаменит, то могут и в милицию забрать, и по морде надавать или в шею. «А ну вали, — скажут, — отсюда, Прокопыч, пока тебя вообще не убили». Вот оно у нас как. А он там из Аргентины своей думает это осмыслить. Нет: «Умом Россию не понять», — это я ему так и написал в ответ, заклеил в конверт, отправил. И больше ничего объяснять не стал. Пусть живет иллюзиями и думает, что гений тут творил у нас в полной любви и всеобщем уважении.