Дуглас Клекк
Человек-Хэллоуин
Пролог
Лязг металла и звон оконного стекла, вдребезги разбитого невидимым ночным посетителем, его не разбудили.
«Твоя душа», — прошептал голос у него в голове.
Мальчик задрожал. За окном лил дождь, порыв ветра прошелся по почти пустой комнате, коснулся лица старухи, застывшей в некоем подобии сна… Он сознавал все это, но ничто не могло вырвать его из сновидения. Скрипнула и запела открывшаяся дверь, хрустнуло стекло под чьей-то ногой… Звуки балансировали на краю его сознания, но он не мог освободиться от цепких объятий сна.
«Твое сердце», — прошептал голос.
Веки мальчика затрепетали и чуть приподнялись на миг, но он тут же снова закрыл глаза, словно реальный мир был сном, а его внутренний мир — реальностью.
Даже стучащая боль в голове представлялась биением рваной занавески об оконное стекло сна.
Мальчику снился сон. Его внутренний взор был открыт иному миру — миру изломанных линий и оранжевого света, дождем листопада льющегося с деревьев, миру взлетающих с воды птиц, чьи неправдоподобно белые крылья заслоняли пламенеющее небо. Когда залитые кровавым светом лебеди заполонили небеса, он увидел черного барана с сияющими золотистыми глазами, который галопом помчался к нему по застывшей водной глади. И тут угри начали выворачиваться из зеркальной воды, и от их движения коричневая вода сделалась алой. Баран бежал по спинам рыб, копыта стучали, словно ножи по камням. Свет Азраила вырывался вместе с его дыханием, кристаллики которого повисали в туманном воздухе и вспыхивали огоньками. И вот безмолвное животное обрело голос, от его блеяния мир, вырванный из ткани времени, замер на миг и все тайны бытия ринулись в уши мальчику.
Кто-то пытался оторвать его от всего происходящего. Боль в мозгу вернулась ударом молнии, воспламенила нервы. Мальчик открыл глаза Сон распался на куски.
Человек тряс ею, пока не разбудил, и тут же зажал ему рот рукой. Снова вернулась комната с тенями от занавесок и приоткрытыми дверцами шкафов. За окном прозвучала трель пересмешника Брезжил рассвет. Комната всегда казалась слишком маленькой для такого количества людей. Остальные спали рядом.
На ночном госте были черная кожаная куртка и джинсы. Темные волосы не мешало бы подстричь, зато запах от него исходил едва ли не упоительный, похожий на аромат полыни в пустыне после дождя.
— Ты Сатана? — приглушенным голосом благоговейно спросил мальчик.
Страха он не испытывал. Он не ощущал опасности, исходившей от незнакомца, и не боялся. Мальчик откуда-то знал, что этот человек будет здесь. Знал ЭТО так же верно, как и то, что его сор — знамение.
— Я мог бы им быть, — прошептал человек, и от него резко пахнуло табаком. — Если не будешь шуметь, останешься жив. Понятно?
Мальчик кивнул. Боль снова разлилась по всей голове, изнутри разрывая маленький череп. Когда она возвращалась, а так обычно бывало после очередного Великого Сбора, то не шла ни в какое сравнение с любой другой, даже самой нестерпимой, головной болью. Иногда у него даже шла носом кровь. А временами случались судороги. Мальчик никогда не знал, насколько сильной она будет, он просто знал, что почувствует боль, что она будет сильна, и, как всегда, не прекратится, не измучив его до предела.
Мальчик почувствовал, как; что-то уперлось ему в бок.
Холодный металл.
— Верно, — прошептал человек. — Это пистолет. Я убью тебя, если ты зашумишь или начнешь сопротивляться. Или сделаешь то, что ты, насколько мне известно, можешь сделать.
Мальчика затрясло, и он был не в силах унять крупную дрожь. Ему хотелось вернуться обратно в сон. Ощущение было такое, будто по рукам и ногам ползают полчища муравьев — они кусались, лапками щекотали шею. Хотелось прихлопнуть их и почесаться, но мальчик не рискнул — а вдруг незнакомец выстрелит? Однажды ему довелось видеть, как убили чернохвостого зайца: пуля в одно мгновение разорвала беднягу едва ли не пополам. Лучше даже не думать, что такое может произойти с ним самим.
Вот только знаки на его теле, рисунки…
Он знал, что они движутся — эти картинки у него на плечах. Если бы только соскрести их с кожи! Если бы он мог рассказать незнакомцу с пистолетом о том, что они предвещают что-то недоброе, когда начинают двигаться! Но мальчик понимал, что это не поможет.
Человек улыбнулся, поставил мальчика на ноги и закутал его в потрепанное одеяло. Последнее, что запомнил ребенок в том месте, которое по привычке называл домом, — лежащую на полу и неотрывно глядящую на него старуху. Кровь сочилась у нее изо рта, красные слезы ручьями текли из глаз. Матрас под ней насквозь пропитался кровью. Пальцы все еще сжимали небольшой амулет, который она носила постоянно, — ничего особенного, обычный медальон на счастье.