Стоуни перевернул газету. Последнюю полосу украшало объявление о распродаже мужских сорочек. Впрочем, он и не собирался читать остальные статьи.
Охотничий нож.
«Сувенир, оставшийся от одной памятной ночи».
Чтобы никогда не забывать о том, что произошло. Или о том, что он сделал.
Он снова завернул нож в газету, обвязал сверток веревкой и бросил его обратно в чемодан.
— Другой мир… — произнес он, заперев чемодан и по-прежнему сидя возле него на корточках.
Из ванной послышался шум льющейся воды.
Кроуфорд поднялся на ноги.
Выкурив две сигареты, он окликнул мальчика, но ответа не услышал. Странно… Обеспокоенный молчанием, он подошел к двери ванной, дернул, но дверь оказалась запертой.
— Открой!
Стоуни чувствовал, как пот струится по шее, но приказал себе сохранять спокойствие.
Было ли в ванной окно? Он не помнил, чтобы оно попалось ему на глаза, но, возможно, окно было скрыто за шторкой над ванной. Черт, и как ему не пришло в голову проверить? За четырнадцать часов, которые они провели в пути, мальчик не сделал ни малейшей попытки сбежать.
Стоуни вынул из бумажника канцелярскую скрепку» разогнул ее, сунул в замок и слегка повернул Дверь со щелчком открылась.
Никого… Кроуфорд отдернул занавеску и увидел, что мальчик плачет, забившись в угол ванны. Он сидел скорчившись, в одном белье, сунув под голову смятые комом джинсы и футболку.
— В чем дело? — спросил Стоуни.
— Они часто делали со мной разные нехорошие вещи, те люди, — не открывая глаз проговорил мальчик.
— Какие вещи?
Мальчик поднял руку, демонстрируя покрытую шрамами кожу.
— Это татуировка? — спросил Стоуни.
Мальчик покачал головой, изо всех сил стараясь унять стучащие зубы.
Это они. Вот что они делали. Иногда рисунки перемещаются, если я дотрагиваюсь до них. Эти люди знают, где мы. Они найдут и схватят нас.
— Нет. — Стоуни покачал головой. — Ничего у них не выйдет.
— Выйдет, — возразил мальчик. — Они обладают силой.
Кроуфорд снова покачал головой, теперь уже молча, и присел на корточки рядом с ванной.
— Нет, — повторил он и слегка вздрогнул, разглядывая рисунок, вырезанный на боку мальчика — Это ты. Ты обладаешь силой. — Ему не хотелось ничего объяснять. Не хотелось заострять внимание на этом.
Во всяком случае до тех пор, пока они не доберутся до места назначения. — Давай-ка отправимся куда-нибудь и перекусим. Идет?
Глаза мальчика на какую-то секунду закрыла вторая пара век — рудиментарных, полупрозрачных, похожих на паутинку.
Стоуни моргнул.
Уж не померещилось ли ему?
Или все-таки это было?
Он глядел в лицо мальчика, но тот, казалось, не имел ни малейшего понятия о том, что сейчас видел его спутник.
Глава 2
МАДОННА ХАЙВЭЯ
— Ты проголодался, — заметил Стоуни, глядя, как мальчик едва ли не целиком заглатывает сэндвич.
Он потушил окурок в чашке из-под кофе. Со дна потянулась тонкая ниточка дыма. Смола щекотала горло. На языке остался привкус пепла.
— А ты уже насквозь прокурился. — Мальчик постучал пальцем по столу рядом с пепельницей. — За последние десять минут три подряд. Может, пора завязать с дурной привычкой, а?
— Лучше доедай свой сэндвич, малыш.
— Меня зовут Стив. Те люди, Восхищенные, называли меня Пророком, а иногда Шилохом, но все это не настоящие мои имена — Мальчик откусил новую порцию хлеба с индейкой.
«Значит, его зовут Стив… Нет, ты не имеешь права обращаться к нему по имени. Не смей думать о нем как о маленьком Стиви. Помни о том, что ты обязан сделать».
— Знаю, — сказал он вслух. — А я Стоуни. Но на самом деле меня тоже зовут Стивен.
— Ух ты! Вот забавно — правда? Они хотели называть меня как-нибудь по-другому. Но у меня есть собственное имя. Я им не позволил. У них там приняты всякие дурацкие прозвища и прочая чуть. Кстати, я знаю множество разных шуток. Читал юмористический сборник «Конфуций сказал…»? Я его обожаю. Брат той пожилой женщины часто пересказывал их мне. Вот, к примеру… Конфуций сказал: тот, кто пукает в храме, пусть сидит на отдельной скамье и сам дышит испорченным воздухом. — Он улыбнулся. — Разве не смешно? Ты никогда не задумывался, о странном совпадении?[5]
5
Имеется в виду игра слов: pew (англ.) — церковная скамья и pew (амер. слет) — место, где отвратительно пахнет.