Она отбивалась от него изо всех сил, но вокруг нее заплясал огонь, охватил ее, и когда глаза плавились от жара, Энджи ощутила вкус раскаленного докрасна угля смерти.
То, что было Дианой, а теперь стало Светом Азраила, пронеслось по дому, поджигая его, поджигая траву, понеслось к другим домам, яростно пританцовывая, а с неба начали падать капли дождя.
Когда загорелись дверные проемы и окна, по всей деревне зазвучали в ночи крики, но вот что странно: когда эти крики донеслись до Мистика, Стонингтона и других поселений и городков на побережье, они слились в некий гимн, будто бы целый город где-то вдалеке распевал хвалы Господу.
Стоуни подошел и посмотрел на Лурдес, ее глаза открывались и закрывались, как будто какое-то невидимое течение поднимало и опускало ее веки.
— Я люблю тебя, Лурдес. Я придумаю, как сделать, чтобы ты была в безопасности. Обещаю.
И он побежал во весь дух прочь из спальни, вниз по лестнице. Ему показалось, он слышит какой-то хорал — только кому бы здесь петь? — доносящийся с другой стороны дома, но не стал ничего выяснять. Он выбежал на крыльцо, бросился вниз по ступенькам к машине матери. Завел ее и выехал на проселочную дорогу.
Слева от себя он заметил, что вдоль мыса Лэндс-Энд горят дома, но ему было все равно, ему было совершенно наплевать на то, что происходит с другими…
Единственное, что волновало его, — Лурдес. Лурдес и причина всего этого.
Кому-нибудь придется объяснить ему, в чем причина.
Хижина Норы стояла темная и молчаливая. Он толкнул дверь, задыхаясь, и быстро схватил длинную спичку, зажег свечу, стоявшую у порога. Когда разгорелся маленький огонек, он обошел с ним вокруг кровати, вокруг ткацкого станка, но Норы нигде не было.
Однако на маленьком столике рядом с кроватью лежала записка, начатая и оборванная на середине предложения. Корявым почерком, лучшим, на какой была способна Нора при своей слепоте, было написано:
«Стоуни!
Прости меня. Я хотела…»
Он поставил свечу на записку.
Он потерял способность чувствовать, а его разум, кажется, жил своей собственной жизнью.
Через минуту он ушел из хижины, пошел через темный лес обратно к машине.
Крики, доносящиеся из поселения, сделались громче, он знал, существо, высвободившееся из тела Дианы, собирает с городка урожай, но ему было наплевать, он даже и не думал, что что-то в этой жизни может настолько мало его тревожить.
Он мечтал о том, чтобы поспать или даже умереть.
Даже смерть была бы сейчас облегчением.
«Но как же Лурдес?
И твой ребенок?
Я просто хочу умереть». Он услышал, как порыв ветра закрыл дверь в доме Норы и снова открыл. Стоуни обернулся на звук, свечу задуло ветром В дверном проеме стоял незнакомец, какой-то силуэт в лунном свете.
— Стоуни, — произнес человек, стоявший в двери, с явным британским акцентом — Пойдем. Настало время тебе узнать, кто ты такой. — Еще он сказал: — Она нуждается в тебе. Ты нужен Лурдес, Она не выживет, если тебя там не будет.
А затем, словно в сказанном им только что не было ничего странного, человек добавил:
— Слушай, дождь начинается. С моря идет шторм. Пойдем, Стоуни. Пора тебе познакомиться со своей матерью.
Тучи заволакивали громадную полную луну и голые деревья, залитые лунным светом. Они шагали по проторенной тропинке вдоль болота, через лес. Накрапывал дождь, ветер на какое-то мгновение затих.
Стоуни ощущал, как огромная тяжесть скапливается у него в душе. Желание бежать быстро прошло, а вот желание умереть осталось. Лурдес — вот что занимало его. Он вернется и постарается забрать ее из этого места, из этого сумасшедшего дома, из этого кошмара. Он не имеет права оставлять ее там…
Незнакомцу, идущему рядом с ним, было лет шестьдесят — худощавый, с коротко подстриженными седыми волосами, в белой рубашке, заляпанной темными пятнами. Казалось, что от лунного света он светится сам, поглощая ночь.
— Я понимаю, что все это может шокировать. Нам следовало лучше подготовить тебя…
— Кто вы? — спросил Стоуни без всякого интереса в голосе. Он скользил взглядом по темной тропинке, наблюдая, как лунный свет выгрызает зубцами силуэты деревьев и ветвей.
— Алан Фэйрклоф. Я…
— Мне начхать. — Стоуни вышагивал чуть впереди незнакомца.
— В один прекрасный день твое настроение изменится. Твоя неподготовленность была частью ритуала. Если бы ты все знал, ты не стал бы якшаться с нами. Наверное, не зачал бы ребенка. Ты понимаешь, что это значит?