— Накануне вечером я смотрела по девятому каналу «Святую общину», — рассказывала она — Они там без конца твердили о пришествии Антихриста, а я, глядя на свое огромное брюхо, думала «Господи, ну зачем приносить в мир еще одно дитя, когда скоро все провалится в тартарары?» И вот, не прошло и десяти часов, как я почувствовала, что ты брыкаешься, рвешься наружу. На мне был медицинский халат, потому что я все еще работала, хоть и была уже на восьмом месяце.
Энджи уронила сумку на ступеньки магазина, вцепилась в дверной косяк и пыталась позвать кого-нибудь на помощь, но быстро ослабела от боли. Маленький Вэн смотрел на мать во все глаза и испуганно спрашивал, что с ней случилось. Свободной рукой она отстранила от себя сына, как могла успокоила его и велела помолчать, потому что его маленький братик готов появиться на свет. Впрочем, может, это будет сестричка Потом оглядела улицу и увидела людей, беседующих за столиками кафе на другой стороне улицы. Моросил мелкий дождик, хотя все небо было обложено темными тучами.
Я надеялась, что мне удастся еще на некоторое время отсрочить твое появление на свет, — не однажды потом рассказывала сыну Энджи, — поскольку знала, что внутри меня ты был счастлив. Ты никогда не пинал меня, как твой брат. Кроме того, я опасалась, что возникнут такие же проблемы, как с твоим братом Вэном, ведь он был весь синенький, когда родился. Ох, что с ним только не делали! Вот я и подумала: «Надо бы мне попасть в больницу, и как можно скорее!»
Отец Стоуни все еще был в море на своем траулере — проверял садки для ловли омаров у Авалонских островов, а дед еще не пришел в себя после принятого накануне лекарства, так что мать оказалась без всякой поддержки.
Отхлебнув еще разок из банки «Будвайзера», она оставила малыша Вэна в магазине у Марты Уайт. Как выяснилось, отвезти ее в больницу, находившуюся в Нью-Лондоне, было некому, кроме Джонни Миракла.
— Этот идиот искал себе пристанище в жизни и, разумеется, нашел его в Стоунхейвене, — смеялась она, вспоминая тот день.
Джонни не отличался здравостью рассудка, его вообще считали полоумным Все, что он умел, это водить машину и цитировать Писание, а также имел склонность к поджиганию городских мусорных ящиков. Как бы то ни было, его воспринимали как хотя и досадный, но необходимый атрибут городской жизни. Поскольку никто не рисковал доверить Мираклу свою машину, его реальные водительские способности оставались неизвестными, но зато стоило Джонни хорошенько набраться, слова Писания звенели у всех в ушах. И каждому жителю хотя бы раз в жизни доводилось тушить очередной устроенный им пожар. В свободное время Джонни иногда подметал улицы, но и в этом деле он был мастер так себе. В общем, Джонни Миракл никак не оправдывал свою фамилию. Обычно если он дотрагивался до какого-либо прибора, тот после этого наотрез отказывался работать.
— Он Анти-Миракл, — смеялась Энджи Кроуфорд. Так что, ей следовало крепко подумать, прежде чем полагаться на помощь Джонни.
Как только Джонни оказался за рулем ее фургона, машина отказалась заводиться. «Было больно, но я все равно плотно сжимала колени. Ты хотел выйти, а я старалась удержать тебя внутри хотя бы еще на полчаса». И вот тут начался шторм, который пришел, как казалось, прямо из ниоткуда (во всяком случае, так рассказывала об этом его мать), дождь полил как из ведра, и Джонни понятия не имел, что делать. Поэтому он вылез из машины и принялся громко звать на помощь. Только разве дозовешься кого-нибудь посреди Стоунхейвена весной, когда половина лавок еще не открылась для сезонной летней торговли, а половина народа уехали на заработки в соседние города Бездельники были, бездельники всегда везде есть, но они занимались тем, что у бездельников получается лучше всего, то есть просто бездельничали, пока женщина на заднем сиденье зеленого семейного фургона не начала заходиться криком.
И один человек пришел на помощь. С другой стороны городской площади отец Джим Лафлинг услышал призывы Джонни и крики Энджи Кроуфорд. Кто-то потом говорил, что единственный раз в жизни довелось видеть католического священника несущимся через площадь со сбившимся набок белым воротничком и в одном ботинке.
«Он был очень приятным молодым человеком, — сказала как-то Стоуни Марта Уайт, — Двадцать три года, густая темная шевелюра, мускулистое тело — он постоянно бегал трусцой, а летом еще и тренировал баскетбольную команду нашего прихода Я как-то раз видела его на пляже, когда он снял рубашку Боже мой, Стоуни, не будь я доброй баптисткой, а он добрым католиком и священником, я бы пустилась во все тяжкие!»