Даже в самые скверные мгновения его юной жизни Стоуни не терял надежды, и помогали ему в этом любимые комиксы.
А когда мальчик вырос и влюбился, весь мир озарился таким светом, о существовании которого он до тех пор даже не подозревал.
Глава 4
ЛЮБОВЬ ОБЖИГАЕТ
Помнишь, какова она на вкус — твоя первая настоящая любовь, когда ты не знаешь еще, что, какой бы она ни была, воспоминания о ней навсегда останутся самыми светлыми и прекрасными на свете? Эту истину невозможно постичь, пока не станешь старше, пока не начнешь принимать все, что дает тебе жизнь. Однако тогда ты начинаешь забывать и уже не помнишь, что когда-то был молод и пылал от любви.
Пылал…
Это было похоже на ощущения, которые испытываешь, затягиваясь первой сигаретой. На «Кэмел» без фильтра. Дым обжигал горло точно так же, как любовь обжигала сердце.
— Знаешь, что хорошего в том, что тебе пятнадцать? — спросил Джек Ридли, приятель Стоуни по средней школе Коппер-Ферри.
От Джека вечно пахло чизбургером с сырым луком, лицо усеивали мелкие черные точки, но, несмотря на эти и другие недостатки, свойственные юному возрасту, было видно, что он красивый парень. Джек жил через дом от Стоуни и только недавно, после развода родителей, уехал из городка и перебрался ближе к Мистику. Но Джек все равно считался своим, и иногда Стоуни казалось, что он ему больше брат, чем когда-либо был его настоящий брат Вэн. Хотя они никогда не были похожи. Джек был классным, не то что Стоуни. Джек всегда был классным, вокруг него всегда ощущался какой-то ореол, даже в третьем классе. И сигареты он курил «Класс», делясь ими со Стоуни.
— Что? — переспросил Стоуни.
Тон его при этом был совершенно равнодушным, потому что он гадал, когда же теперь снова увидит ту симпатичную девчонку, которая передала ему на третьем уроке записку: «Ты милый. Хочешь мне позвонить?» Эта девчонка всего несколько лет назад походила на дурочку носила на зубах специальные пластинки, не красилась, а волосы зачесывала назад и заплетала в косу. Зато теперь с этой легкой улыбкой, злыми губами и темными, как у испанки, глазами она выглядела как Мисс Вселенная — во всяком случи, в глазах Стоуни. Впрочем, ни один парень не устоял бы перед такой красавицей.
— Скажи, что классного в том, что тебе пятнадцать? — Джек рассмеялся. — Да аб-со-лют-но, мать его, ничего. Господи, как хочется, чтобы все это осталось позади! Все это… дерьмо!
Он вытащил из пачки сигарету, не опасаясь, что кто-нибудь из учителей может увидеть его в последний день занятий, предложил сигарету Стоуни. Но Стоуни вытащил из нагрудного кармана свою пачку «Кэмел». Оба закурили — только потому, что знали: делать это не полагается.
— А что ты будешь делать этим летом? — спросил Джек. — Мне придется работать вместе с матерью у нее в конторе. Поеду в Нью-Лондон. Обалдеть можно!
— А я буду заниматься всякой тягомотиной.
— Собираешься подцепить кого-нибудь?
— Да ладно. — Стоуни засмеялся, хлопнув Джека по плечу. — Я умру девственником. Не исполнится мне и шестнадцати, как мой член отвалится за полной ненадобностью.
— Точно отвалится, если будешь дрочить по пять раз на дню, ты, старый онанист!
Джек выгреб последние учебники из ящика. Подержал каждый на руке, словно взвешивая их грехи. Биология была самая тяжелая. Джек нарисовал на задней обложке Микки-Мауса.
— Слушай, старик, я хочу споить все это. Сжечь чертову биологию, долбаную геометрию, клятый испанский. Хочешь, разведем костер у нас в саду? ПЖТС. Приносите жидкое топливо с собой.
— Ты только посмотри на нее! — Стоуни мотнул головой, указывая на девушку своей мечты, проходившую мимо. — А? Что? — переспросил он, словно очнувшись от сна.
Джек пихнул его локтем.
— Я видел, как эта испаночка тебе подмигнула. Лурдес-Мария. Она прелестна Пуэрториканка, мексиканка, португалка или кубинка — мне плевать. Она латиноамериканская богиня. Она прекрасна. Красива, как сама красота. Но берегись, я слышал, у нее целая толпа братьев и все они уверены, что ей еще рано ходить на свидания и нечего крутить с парнями. К тому же, знаешь, для этих католичек или обручальное кольцо, или…