И вот перед ним Диана Краун, в блеске всех своих капиталов, ее волосы унизаны жемчужинами, ее груди обрамлены золотом. Вэн с трудом находил в ней сходство с настоящей девчонкой, потому что ни у одной девчонки из тех, с кем он спал, не было такого светящегося лица, не было бедер, словно умоляющих, чтобы он сжал их своими руками. Выглядела она не просто стильно и роскошно, а так, будто знает, почему Господь даровал ей это тело, эти сиськи, эти губы и этот огонь, горящий в ее глазах.
Вэн до сих пор имел бедных девчонок или девчонок из среднего класса, он пытался соблазнить каждую местную девицу. Ему это удавалось далеко не всегда. Однако прежние подружки — бренды и мэрилин — принадлежали тому миру, который Вэн хорошо знал и где не было ни одной, похожей на Диану Краун. Он никогда не лазил под юбку таким, как Диана Краун. Земное видение, состоящее из тщательно отобранных здоровых генов и некой врожденной интеллигентности, упакованных в обертку гормонального вампиризма. Вот кто она такая — вампирша. Он чуял это. Она хотела того, что такой парень, как он, только и мог дать девчонке: не денег, не положения в обществе, а жаркой плоти, которую и мечтал подарить ей Вэн.
И вот она демонстрировала ему себя. Такая простая. Такая близкая. Такая доступная.
— Я как-то летом работал у твоего отца.
Голос Вэна зазвучал глубже. Он опустил взгляд на ее ноги, а затем снова посмотрел ей в лицо, показывая, что оценил ее по достоинству. Его интересовали только два места, и оба они выглядели аппетитно.
— Точно, — сказала она.
— Мне казалось, вы всей семьей уехали после Дня труда.
— Не все. Кое-кто остался. Как тебя зовут?
— Вэн Кроуфорд.
— Вэн Гробфорд?
— Смешно. Ты забавная, мисс Краун.
— Не называй меня так, — сказала она замирая. — Диана. Зови меня Дианой.
— Как скажешь, Диана. Как тебе угодно. Дома все в порядке?
— Отлично.
— Ты собираешься остаться на всю зиму?
— Нет, только до первого ноября.
— Правильно, — кивнул Вэн. — Пока не похолодает. Вы же летние курортники.
— Именно, — произнесла она так сухо, что ее тон покоробил его.
Он хотел прямо здесь уложить ее, задрать это летнее платье ей на лицо и развести в стороны ее ноги. Он натряс бы из ее чресел серебряных монеток.
— Ты ведь думаешь кое о чем, верно? — спросила она. — Мне нравятся парни, которые думают. Сколько тебе лет, Вэн Гробфорд?
— Семнадцать. Почти восемнадцать. Будет восемнадцать через два месяца. Третьего декабря.
— Какой чудесный возраст. А как ты думаешь, сколько лет мне?
— Может, двадцать?
— Может быть, — согласилась Диана. — Ладно, пошли в машину. Нужно, чтобы кто-то помог мне закупить продукты. Не возражаешь, если я найму тебя на пару часов?
Вэн пожал плечами.
— Плачу двадцать пять долларов, — добавила она.
Потом, гораздо позже, после заезда в бакалейную лавку, после пары стаканов вина, Диана привела его на крыльцо летнего дома.
— Нет, пусть будет тридцать долларов, если ты снимешь для меня рубаху, — сказала она.
Вэл, смотревший на море, ощутил при этих словах холодок.
Он ощутил в своем сердце октябрь.
И принялся расстегивать рубашку.
Потом, когда он начал двигаться в ней, неистово, будто она выдаивала его, словно он был коровой, словно она отбирала у него силу (только он не хотел задумываться об этом, во всяком случае не сейчас, когда все его чувства обострены, а по телу разливается электричество, открывающее все поры), потом, когда пот заливал ему грудь, когда они сплелись в тесных объятиях, ему показалось, что она забрала у него что-то. Какой-то неопределенный кусочек его, непорочность той части Вэна Кроуфорда, которой он никак не мог подыскать название, — она будто сжала обледенелыми пальцами укромный уголок бессознательного, росток жизни… Вэн застыл, закоченел рядом с ней, обессиленный.
— Я хочу тебя, — шепнула она.
— Ты меня получила.
Он откинулся назад, чтобы взглянуть на нее, увидеть изгиб ее бедер, мягкую линию живота, груди, которые разве что не кричали, требуя поцелуев.
— Ты меня получила.
Глава 11
ГОРОДСКАЯ ЖИЗНЬ ОСЕНЬЮ
Угроза скорого наступления зимы ощущалась не в остывающем воздухе, а в порывах ветра Наступал октябрь, становилось прохладнее, ритм городской жизни замедлился, но не настолько, чтобы это заметил сторонний наблюдатель. Если не шел дождь, то дул ветер, если не ветер, то снег, а если не снег, то висящая в воздухе хандра — стоило зиме лишь объявить о своем приближении, и пути назад уже не было. В иной год осень стояла теплая до самого Дня благодарения, но только не в этот.