Стоуни резко вдавил педаль тормоза.
— Что такое?
— Ты бы сейчас его сбил!
Мальчик указал на дорогу.
Из леса выскочил олень, метнулся на другую сторону. В свете фар и тумане он показался серо-голубым сияющим призраком, увенчанным ветвистыми рогами.
— Господи, — ахнул Стоуни.
Стив вдруг присвистнул.
— Эй, ты читать умеешь?
На табличке у старого моста, ведущего в город, было написано:
«Частная собственность. Заходить на территорию запрещено. Нарушители будут наказаны. Охотиться запрещено. Рыбачить запрещено».
Внизу кто-то приписал краской из баллончика:
«Запрещать запрещено».
— Ничего, забавно, — сказал мальчик. — Неплохая шутка.
— Сейчас не время для шуток, — проворчал Стоуни.
За мостом его смятение усилилось. От этого места веяло чем-то скверным. Ощущение было такое, что никто не заходил на эту территорию. И никогда уже не зайдет, если он постарается.
«Дурак, что затеял все это.
Больше, чем дурак.
Ты самое отвратительное создание, какое когда-либо существовало. Ты пугало, а этот мальчик невинен, несмотря ни на что. Ты мерзость, ходящая по земле, тебе не спрятаться за образом того, кого видят вместо тебя другие.
Ты сам дьявол, и даже ад не хочет принять тебя обратно.
Ты сделаешь что-нибудь чудовищное с этим мальчиком».
— А я все-таки расскажу один анекдот. Можно? Значит, едет в поезде парень, настоящий панк. Волосы оранжевые и торчат дыбом, весь в татуировках, в носу кольцо, бровь проколота, в ладонях гвозди торчат — в общем, все как полагается. На него смотрит пожилой человек. Таращится во все глаза. И панк возмущается: что ты, дескать, уставился на меня, старикан? Неужели ты в молодости был паинькой? А старик ему отвечает: «Вот именно, не был. Когда я служил в армии, мы стояли в Сингапуре. Как-то я напился и трахнул попугая. Так вот я и думаю: может, ты мой сын?»
И мальчишка зашелся от смеха.
Стоуни улыбнулся.
— Гадкий анекдот.
Мальчик продолжал хохотать.
— Только если воспринимать его буквально. А ты подумай. — Смех у него был заразительный. — Наверное, если бы кто-нибудь попробовал по-настоящему изнасиловать попугая, попугай бы умер. Или откусил бы придурку член! — Он засмеялся еще громче, хватаясь руками за живот. — О господи, это просто отличный анекдот!
— Судя по всему, дети теперь совсем другие. В детстве я ни за что не осмелился бы так разговаривать со старшими.
— Дети сейчас другие, — согласился Стив. — Я-то уж точно другой.
Он перестал смеяться, быстро опустил стекло и глубоко вдохнул.
— Ух ты, я дышу воздухом настоящего океана! Какой он свежий! Потрясающе! — закричал он и высунул руки в окно, словно хотел схватить ветер. — А ты чувствуешь?
Стоуни кивнул.
— Пахнет хорошо.
— Пахнет всем сразу. Я чувствую запах крабов, рыбы и чистейшей чистоты. — Он засмеялся собственным словам. — Чистота океанистости.
— Смотри, — произнес Стоуни севшим голосом.
В лучах взошедшего солнца над морем поднималось поселение Стоунхейвен.
Точнее, то, что от него осталось.
Стоуни снова остановил машину.
— Выглядит так, будто Бог раздавил его пяткой, — заметил мальчик.
— Ты веришь в Бога?
Мальчик пожал плечами, разглядывая руины домов.
— Нет, я просто сказал так, потому что ты так подумал. — Неожиданно его начала бить дрожь, — Я не хочу туда Пожалуйста. Только не туда.
— Не делай этого со мной, — попросил мальчик.
— Не делать чего?
— Не води меня туда.
— Почему?
— Я чувствую это.
— Что ты чувствуешь?
— Ты, сукин сын! Ты притащил меня сюда, потому что хочешь, чтобы я здесь умер. Хочешь, чтобы я узнал все о том, что ты натворил. Обо всем сотворенном тобой зле. Обо всех гадостях. Ты привез меня сюда, чтобы убить.
— Что ты ощущаешь?
— Мучение.
— Это рисунки у тебя на коже?
Мальчик кивнул Его лицо готово было сморщиться, словно все его слезы, ночные страхи и боль вот-вот потекут из глаз, из носа, изо рта.
— Сними майку. Я хочу посмотреть.
— Оставь меня в покое.
— Просто успокойся. Сними майку. Я хочу взглянуть на картинки. Я не сделаю тебе больно.
Мальчик стащил через голову футболку. Он помрачнел. Не осталось ни следа от того счастливого ребенка, каким он был пять минут назад. Он глядел на Стоуни запавшими глазами. Без футболки он выглядел моложе своего возраста, скорее лет на девять-десять, а не на двенадцать.