Он знал здесь всех и вот больше никогда их не увидит. Не то чтобы они были ему близки, просто он мог лишь догадываться, на что похож мир за пределами Стоунхейвена. Он видел по телевизору, но был не настолько глуп, чтобы верить, будто там рассказывают всю правду о мире. Жить можно было не только в Стоунхейвене и даже не только в Коннектикуте, не только в Новой Англии. Они с Лурдес, например, могли бы доехать на автобусе до Нью-Йорка, где он получит работу, они как-нибудь устроятся, найдут место для жилья и будут воспитывать ребенка.
Как-нибудь все наладится.
Должно наладиться.
«Господи, надеюсь, мне не придется возвращаться сюда, поджав хвост».
Стоуни прошел мимо главной площади, миновал библиотеку. Он казался себе холоднее ночного воздуха и более одиноким, чем когда-либо в своей жизни.
Шагая по тропинке вдоль шоссе к лесу, он увидел между деревьями слабый огонек свечи, горящей в хижине Норы. Он перешел канаву и под освещенными лунным светом деревьями направился к единственному месту, где, как он знал, всегда был желанным гостем.
— Устал? — спросила Нора, стоя в дверном проеме.
— Да.
— У меня остался ужин. Есть хочешь?
— Нет, спасибо.
— А спать?
Стоуни кивнул.
— В котором часу придет Джульетта?
Он хотел улыбнуться, но у него почему-то свело мышцы лица.
— Утром.
— Ладно, у меня есть спальный мешок с твоим именем, он тебя ждет. Заходи, Ромео.
Нора проснулась посреди ночи, хватаясь за сердце.
— Стоуни! — крикнула она.
Стоуни тут же сел, откинув полость спального мешка.
— Да? Что случилось?
Нора сидела на краю своей тощей постели, она наклонилась, чтобы зажечь стоящую на полу свечу. Ее глаза, белые и пустые, были полны слез.
— Стоуни, не знаю, что это значит, но я видела сон. Плохой сон. Этот сон был похож на одну из моих легенд, только он был о Лурдес, детка. Сон о твоей девушке. Она была зажата среди каких-то льдов, Стоуни. Она не придет ни сегодня, ни завтра утром. Она попалась в капкан.
— Это всего лишь сон, — сказал Стоуни. Он поднялся с пола и пошел зажигать керосиновую лампу. — Просто сон.
— Верно, — прошептала Нора. — Но сны приходят не просто так.
Они оба несколько минут молчали.
— Кажется, я не смогу заснуть по-настоящему, — произнес Стоуни.
— После такого сна я, наверное, тоже уже не засну. Так и будешь сидеть до утра?
— Жалко, что у меня нет часов. Интересно, сколько сейчас времени?
— У меня есть чувство времени. По-моему, около четырех утра.
— Есть хочется. А тебе? — спросил Стоуни.
— Ага, вижу, ты благополучно пришел в себя после добровольной голодовки.
— Как ты думаешь, по мне будут скучать?
— Не исключено.
— Думаю, мама будет.
— Отец тоже.
— По-моему, он не особенно скучает по кому бы то ни было.
— Нет, ему будет тебя не хватать. Точно.
— Вот по Вэну я скучать не буду.
— Кстати, ты ведь украл деньги. Они как минимум будут жалеть о них.
— Мать поймет.
— Поймет ли?
Стоуни фыркнул.
— Какая разница? Она все равно ими не пользовалась!
— Ну это уж ее личное дело — разве нет?
— Мне кажется, они бы так и лежали у нее до второго пришествия. Вот мое мнение. Наверное, она держала бы их под кроватью лет до шестидесяти, а потом уже и не знала бы, что с ними делать.
Нора усмехнулась.
— Ты-то думаешь, шестьдесят — это глубокая старость, да?
Стоуни опустил глаза.
— Я хотел сказать, что она уже немолода.
— Когда-то твоей матери было столько, сколько сейчас тебе. Интересно, она что-нибудь украла, чтобы стать счастливой?
— Это совсем другое, — возразил Стоуни. — Я все верну. Как-нибудь верну. — Стоуни подошел к небольшому буфету и окинул взглядом полки. — А еды-то у тебя почти нет.
Нора засмеялась.
— А тебя мучает совесть!
— Если я признаюсь, от этого что-то изменится?
— И ты собираешься ждать до утра, пока не появится Лурдес, мучаясь угрызениями совести, потому что украл тайные сбережения своей матери прямо у нее из-под носа?
— Она пьяница.
— А пьяниц можно обворовывать? Интересные у тебя моральные принципы. Она пьяница, а ты вор.