Стоуни смотрел на нее в недоумении.
— Может, вернемся обратно? — Он поглядел мимо нее, на деревья, за которыми стояла ее хижина. — Зачем ты привела меня сюда?
Нора положила руки на плечи Стоуни.
— Твоя мать и твой отец не те люди, которых ты считаешь родителями.
Стоуни сжал маленький камешек с могилы, чувствуя, как что-то сжимает ему мозг, — он никогда не испытывал ничего подобного раньше. Ощущение тут же переросло в пульсирующую головную боль. Потом ему стало жарко, очень жарко, словно внезапно подскочила температура.
Нора придвинулась к нему еще ближе, он чувствовал на своем лице ее дыхание. Казалось, затянутые белой пленкой глаза видят его.
— Этот камень у тебя в руке — тот, кем должен был стать ты.
— Как это? Я не понимаю.
— Пятнадцать лет назад родился ребенок, который прожил всего несколько минут. Потом он умер. Его мать была в машине, стоявшей на Уотер-стрит. Начался дождь. Я не вижу, но наделена внутренним зрением. Я последняя в семье, последняя из тех, кто знает истинную историю этого места. Я боялась, что умру, не успев рассказать тебе. Но вы с Лурдес собираетесь жить одной семьей и ты должен знать.
Стоуни глядел на камень. Что-то сжимало ему мозги, словно губку, голова болела так, что он с трудом улавливал смысл того, что говорила Нора Он переводил взгляд с нее на камень и обратно. И не мог даже понять, дышит ли.
— Что… я не… а как… Если ребенок моей матери умер, то кто тогда я?
Нора обняла его за плечи.
Он отстранился.
— Ты сердишься, — заметила она.
— Я тебе не верю.
Она снова притянула его к себе, обхватив руками, совсем близко. Тепло ее тела, ее любовь… он задыхался, он никогда не ощущал ничего подобного… Родная мать никогда не обнимала его так… что… он ощущал себя одновременно и защищенным и напуганным…
Он чувствовал ее дыхание, когда она прошептала ему на ухо роковые слова:
— Ты из потомков Человека-Хэллоуина.
Стоуни оттолкнул ее, и Нора едва не упала назад. Он вскочил на ноги, стряхивая с коленей грязь.
— Замолчи, просто замолчи. Все эти твои дурацкие небылицы! Я все эти годы слушал твои глупые россказни, принимая за чистую монету, верил, потому что думал, что ты…
— Ты уже взрослый. — Голос Норы был твердым, тон уверенным Ничто в ее лице не выдавало чувств. — Ты должен знать. Они обязаны были тебе рассказать, но я знаю, что они ни за что не рассказали бы. А потом было бы уже слишком поздно. Сейчас…
— Глупая баба! — выкрикнул Стоуни и спохватился: — Прости.
Он боялся задать следующий вопрос. Он стоял над ней, не зная, что делать. Кому еще ему верить, если не Норе? Кто еще расскажет ему?
И тут он вспомнил обо всех домашних скандалах, обо всех отвратительных сценах из его детства, когда отец орал: «Этот ублюдок! Когда он родился, вся наша жизнь пошла прахом!»
Как мать держала его над горящей газовой конфоркой, придвигая его лицо к огню. «Лунный огонь обжигает, лишает его сил».
И тут чуть ли не волна облегчения захлестнула его.
— Тогда кто мой отец? Мой настоящий отец?
— Твой биологический отец Джонни Миракл, — сказала Нора. — Он тоже, конечно, потомок Дьяволенка.
У Стоуни перехватило дыхание. Он чувствовал, как кровь с грохотом пульсирует в висках. Сердце бешено колотилось. Он был словно в лихорадке, руки дрожали.
— Я рожден от него?
— Не суди этого человека, — отрезала Нора, и впервые в жизни Стоуни услышал злость в ее голосе. — Не смей осуждать этого человека! В нем течет священная кровь. Ты тоже из этого рода, ты должен понимать, что это значит. Вы, люди из города, живущие холодным расчетом, с вашим разумом белого человека, судите тех, кого судить никак нельзя! Твой настоящий отец — существо священное, и если бы ты знал лучше самого себя, то понял бы… — Она снова опустилась на колени. Голос ее потеплел. — На тебя обрушилось слишком много всего, чтобы сразу осознать. Бывают моменты, когда я сама не верю и не понимаю этого.
— Но кто тогда моя мать?
Нора помолчала.
— Об этом я ничего не могу сказать.
— Она тоже из города?
Нора прикрыла, глаза. Она зажала рот руками, словно желая удержать что-то внутри, не дать сорваться с губ. Сдавленный звук вырвался из глубины ее горла. Слезы брызнули из-под век, словно сок из раздавленного винограда. Она опустила руки на колени, сжав ладони то ли в кулак, то ли для молитвы.