«Чтобы познать свет Бога, нужно сначала познать тьму».
Алан Фэйрклоф открыл дверь в спальню и увидел пропитанные кровью простыни там, где Вэн пролежал ночь, и кровавые следы, ведущие к окну.
За окном он заметил алые пятна, тянущиеся по мощеной дорожке.
— Проклятие!
Фэйрклоф поставил стакан на подоконник.
— Он вернется, — сказала Диана, когда через минуту фэйрклоф слетел по лестнице, изрыгая проклятия. — Он слишком сильно нуждается во мне. Ему необходимо то, что у нас есть. Я знаю его уже вдоль и поперек. Он снова захочет меня.
И ее слова подтвердились всего через несколько минут.
Подняв глаза, Диана увидела в окне то, что сначала показалось ей каким-то чокнутым клоуном: волосы всклокочены, лицо белое с обведенными красным глазами и носом. Вэн. Он плакал. Он сгорал дотла от нестерпимого желания. Он жаждал. То, что он получал от нее, было похоже на наркотик, и теперь ему требовалась доза.
Она перегнулась над раковиной, чтобы немного приоткрыта окно.
— Прошу тебя, — взмолился Вэн. — Нам необходимо поговорить. Впусти меня.
Вэн жаждал ее невыносимо. Вдали от Дианы он чувствовал себя слабым и разбитым, а рядом с ней… когда дышал тем же воздухом…
Было такое чувство, будто его мозг воюет сам с собой. Кровь капала с головы, застилая глаза, когда он вошел в прихожую. Дом, как всегда, стоял полутемным, будто Крауны не хотели, чтобы в их убежище было слишком светло.
Вэн стер кровь со лба. Он ощущал, что горит лихорадочным огнем.
«Паршивая сука! Надо же, что она со мной сделала! Она отправила меня в ад! Чертова потаскуха! О господи, что же она со мной сотворила!»
Он посмотрел на свои ладони. Кровь бурлила и лавой выплескивалась из ран, текла по ладоням, капала с пальцев. Фонтаны, хлещущие из стигматов. Вэн обеими руками держался за зеркало. А там отражалось не лицо, а маска. Маска, расползающаяся, как бумага, а под ней живой желтый жир. Что-то непрестанно болтающее и плюющееся, словно существо, состоящее сплошь из сплетенных нервов.
«Это же я!
Это же, мать твою, я сам!»
Он закричал и заколотил кулаками по стене.
— Нет! Ты не имеешь права так со мной поступать, сука долбаная!
Диана вышла в прихожую. Протянула руку, зажгла свет — и утренние тени исчезли.
Он ожидал, что при свете дня увидит вместо нее чудовище.
Но она не была чудовищем. Она и сейчас была прекрасна, слишком хороша, слишком порочно прелестна: распущенные волосы падают на плечи, глаза лучатся солнечным светом. На ней было красивое снежно-белое платье, подчеркивающее линию бедер. Разве она не понимает, что сделала с ним? Наверное, она даже не ложилась Спать, но выглядит все равно потрясающе.
— Ты даже не попрощался, Вэн Гробфорд, — произнесла она.
Разве она не видит того ада, в котором он сгорает? Разве она не ощущает боли, которая обволакивает его аурой?
— Я чуть было не позвонила в полицию, — добавила она.
— Ха! — засмеялся он, хлопая в окровавленные ладоши. — Вот здорово-то!
— Посмотри на себя, — продолжала она, понизив голос, — врываешься в дом, явно не в себе, весь в крови, от тебя разит сырым мясом.
Она сделала шаг вперед, и он увидел то, что видел в темноте прошедшей ночью, то, что каким-то образом поработило его разум, то, что казалось ему неуместным, потому что когда он смотрел на нее, он видел уже не женщину по имени Диана Краун, а некое темное существо с золотистыми, горящими огнем глазами…
И тут он вспомнил все, что видел, все, что начисто стерлось из его мозга за последний месяц, с того момента, когда он впервые увидел ее, все то, что каким-то образом таилось в его разуме, слишком страшное, чтобы осознать это…
— Ах ты паршивая сатанистка! — заорал он. — Это ты заставила меня прошлой ночью! Что у тебя в часовне? Тварь из самого ада? О господи, я отправлюсь из-за тебя в ад! Это ты обрекла меня на адские муки!
Вэну показалось, что он слышит у себя за спиной быстрые шаги, но когда он обернулся, чтобы посмотреть, кто-то как следует врезал ему по челюсти.
«Твою мать, это правда! Ты в самом деле видишь звездочки…» — промелькнуло у него «В голове.
Высокий тощий старик нависал над ним, сжимая лодочное весло.
— Ты, мелкий паршивец. Теперь настало время и мне немного повеселиться!
Вэн пытался оттолкнуть его, но не смог.
— Вот, что я особенно люблю, — человек говорил с ярко выраженным британским акцентом, — какого-нибудь деревенского мальчишку, способного долго выносить боль. Ах, то, что я сделаю с вами, мистер Кроуфорд, откроет вам такие перспективы, которые вы и вообразить не могли. Когда боль становится слишком сильной, от нее, как и от огня, теряешь чувствительность. Вообще перестаешь чувствовать что-либо. Но я не собираюсь доводить до такого. Я хочу лишь вплотную подобраться к этому моменту, мистер Кроуфорд. Почти к самому краю. Ровно так, чтобы все твои нервные окончания вопили как можно дольше. Но не бойся, я никогда не убиваю мальчишек, пока они сами меня не попросят.